– Если бы не…
– Так, Ура Хэла, тебе слова не давали. Я – капрал, и я тут говорю, ясно? Ваше дело – слушать.
– Я только хотела…
– Еще одно слово, солдат, и получишь выговор.
Она откашлялась, чтобы скрыть презрительное хмыканье.
– Тихо вы там! – огрызнулся Геслер, шедший впереди со Скрипачом.
И то верно. Ураган кивнул.
Малазанские морпехи. Эх!..
– Берем раненых, снаряжение и в быстром темпе – туда, – велел Скрипач, указывая на узкую дорогу, которая, петляя, вела к усадьбе хозяйственными с пристройками. – Прямо к дому по колее от телег.
– Как будто все еще в ужасе рвем когти? Ясно, – сказал Геслер. – Дом, конечно, придется зачистить, а значит, убивать мирных жителей. Мне это не нравится, Скрип.
– Попробуем что-нибудь придумать. Что скажешь, Флакон?
– Я вымотан, сержант, но, наверное, смогу их заморочить. Внушу им, что мы ушли на север, а не на юг. Например.
– Даже не смей погибать, Флакон, – предупредил Геслер и, обращаясь к Скрипачу, добавил: – Тогда пойду собирать взрывчатку у подчиненных.
– Пойду я и Спрут.
– Растяжки?
– Нет, будет уже слишком светло. Мы сделаем «барабан».
– Худ меня побери, – выдохнул Геслер. – Ты серьезно? Я, конечно, слышал…
– Слышал, потому что это мы с Валом придумали. И, как смогли, довели до ума.
– «Как смогли»?
Скрипач передернул плечами.
– Либо сработает, либо нет. На случай, если нет, придется положиться на Флакона…
– Но за «руганью» тогда вернуться не выйдет, так?
– Нет. Если, конечно, не хочешь посмотреть на ослепительно-белую вспышку.
Золотокожий верзила осклабился.
– Что ж, раз есть возможность воочию увидеть легендарный прием в исполнении гения-изобретателя… Не буду отговаривать.
– Я – лишь полгения, Геслер. Без Вала ничего бы не вышло.
– Есть сомнения?
– Есть, и много, дружище, однако другого выхода нет. Когда будете готовы, веди всех вперед. Мы со Спрутом останемся. Идите к тому дому, который ближе. Дальний, мне кажется, брошен. Наверное, хозяин построил себе новый. Поля ну уж слишком ухоженные.
– Да уж, учитывая, какая маленькая тут усадебка.
– Тогда не будем торопиться. Пусть Флакон разнюхает, что к чему.
– Согласен. Эй, маг, слышал?
– А, что?.. Простите, я, наверное, задремал.
Геслер хмуро посмотрел на Скрипача.
– И от него зависит наша жизнь? Худ помилуй…
Приказ передали по цепочке и довели до потрепанных, изможденных солдат. Геслер повел свой удвоенный взвод по дороге для телег, рядом с ним шел Флакон, которого прикрывал Корабб Бхилан Тэну’алас. Они шли к скромному дому, взрывая землю и оставляя за собой неглубокие, но заметные борозды. В небе занимался рассвет.
Скрипач со Спрутом смотрели соратникам вслед, дожидаясь, пока те отойдут подальше от места, где должна была быть ловушка. Там дорога как раз сужалась, а кустарник закрывал обзор. Слева стояли два немолодых дерева, а еще одно, совсем старое, – справа.
Всего четыре «ругани»: две вместе, потом одна и одна.
Спрут был непривычно молчалив, лицо его покрывал холодный пот – все из-за стрелы, застрявшей у него в плече. Скрипач приказал саперу отмерить двадцать шагов от сужения дороги и установить по дороге несколько палок. Затем возле каждой палки нужно было выкопать по неглубокой ямке.
Саперу, полагающему на Опоннову тягу, этого было бы достаточно. Дальше – молиться капризным Близнецам, чтобы хоть одна лошадь наступила на заложенную «ругань». Однако «барабан» работает иначе, ему достаточно дрожи. Берется «ругань», стачивается с одной стороны, рядом под нужным углом подставляется острый камень, чтобы он при соударении пробил глиняную оболочку. Главная трудность, как выяснили Скрипач с Валом, состояла в том, чтобы, стачивая оболочку «ругани», не пробить ее самому и не украсить верхушки соседних деревьев свобственными внутренностями и кровью.
Как только Спрут закончил выкапывать первую ямку, Скрипач взял в руки «ругань» и понес туда. Аккуратно поставил на землю, достал нож и немного подправил углубление. После занялся взрывчаткой. Эта мина, самая дальняя, должна сработать первой. От нее реакция пойдет к следующей – в середине участка, а затем и к двум оставшимся в конце, на случай если колонна совсем длинная.
Установив «ругань» в ямку, он лег на живот и начал аккуратно стачивать ножом глину.
Солнце уже взошло. Хотя воздух еще не прогрелся, по лицу Скрипача текли ручейки пота. Было бы куда удобнее, если бы свет падал на мину: тогда стало бы заметно, как из-под слоя глины начинает просвечивать ярко-желтый воспламеняющийся порошок с вкраплениями железа. Но увы, мину скрывала тень.
Наконец, сняв еще кусочек глины, Скрипач осторожно отложил нож в сторону, подобрал заостренный камень и приладил к взрывчатке, острым концом к бреши. Слегка повернул, затаил дыхание, зажмурился и медленно убрал руку. Открыл глаза, посмотрел, что получилось.
Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, он горстями стал засыпать ямку, после чего раскидал остатки земли и куски глины в стороны.
Скрипач по-пластунски отполз к краю дороги, где лежали оставшиеся три «ругани». Спрут ждал в отдалении, обхватив себя руками, как будто только что обмочился. Да, он знает, почему нас считают вымирающим видом.
Скрипач подобрал вторую «ругань» и пошел ко второй ямке. Эту мину уже не нужно стачивать так сильно. С одной стороны, с каждой следующей становится проще, а с другой – опаснее: когда испытал облегчение, что пронесло с первой, велик шанс расслабиться и по неосторожности отхватить лишнего… впрочем, он сам все это придумал, так что про подводные камни знает.
Сцепив зубы, Скрипач медленно опустился на колени, вставил «ругань» в углубление и полез за ножом.
Спрут еще никогда не был так близок к тому, чтобы обмочиться. Нет, смерть его не пугала – с мыслью о неминуемой гибели он свыкся, как только попал в Четырнадцатую – а вот то, что происходило у него на глазах, пугало, да еще как.
Последний из величайших малазанских саперов. Все прочие ему даже в подметки не годятся. И он стачивает оболочку «ругани». Простым ножом. Оболочка становится тонкой, как яичная скорлупа. Спрут, не сходя с места, наблюдал, как Скрипач работал над первой миной, самой опасной, хоть и не мог ничего разглядеть. Наблюдал и молился всем богам, которых только мог вспомнить, богам, имен которых даже не знал, духам и призракам всех саперов, живых и мертвых, и все ради одного гения. Спрут молился, чтобы единственный человек, которого он боготворит, не… Что «не»?..
Чтобы он меня не подвел.
Какая глупость. Он это понимал и неустанно повторял после каждой произнесенной шепотом просьбы. Как будто, если молитва не будет услышана, у него будет время усомниться в своей вере.
Скрипач тем временем подполз ближе, ко второй ямке, и повторял все еще раз. Спрут попытался представить, что бы они тут устроили на пару с Валом. Боги, эти Мостожоги, должно быть, воплощение ужаса. А теперь… остался один Скрипач, а Спрут – лишь бледная тень знаменитого Вала. Целая эпоха подходила к концу. Однако пока жив Скрипач, есть смысл держаться – и пропади все пропадом. Стрела в левом плече неприятно давала о себе знать. Да, Спрут мог увернуться, но ведь и не подставился
