– Если упомянутое помилование существует, – возразил Танал Теголу Беддикту, – тогда вы оба, несомненно, будете освобождены с должными извинениями. Однако на данный момент вы под моим надзором. – Он махнул одному из охранников. – Наручники.
– Слушаюсь, командир.
Бугг свернул в узкий переулочек и обнаружил, что дорогу перегородил недавно убитый бычок – ножки согнуты, белый язык болтается; а Ублала Панг, обхватив сломанную шею животного, пыхтит и тянет тушу – лицо покраснело, лиловые вены вздулись на висках. Видно было, как дружное биение сердец отдается в жилах на толстой шее тартенала, который тащит бычка к двери Тегола.
Маленькие глазки засияли при виде Бугга.
– О, хорошо. Помоги.
– Где ты его взял? Неважно. Он ни за что не пройдет в дверь, Ублала. Придется разделывать здесь.
– О. – Гигант махнул рукой. – Вот все время что-нибудь забываю.
– Ублала, Тегол дома?
– Нет. Никого нет.
– Даже Джанат?
Тартенал покачал головой, пристально разглядывая бычка, плотно застрявшего в переулочке.
– Придется оторвать ноги, – сказал Ублала. – А, Бугг, курицы же дома.
Волнение Бугга росло с каждым шагом к дому, и теперь он понял, почему. Но дело было не только в волнении. Нужно было знать. Моя голова – меня отвлекли. Далекие поклонники и что-то ближе…
Бугг перебрался через тушу, проскользнул мимо Ублалы Панга, что оказалось несложно из-за покрывшего гиганта пота, и поспешил к двери.
Ставня сломана, сорвана с хлипких петель. Внутри четыре курицы маршируют по полу, как бездумные солдаты. Подушка Ублалы Панга пытается следовать за ними.
Проклятье. Их сцапали.
В штаб-квартире Патриотистов будет история. Ничего не попишешь. Полное уничтожение, выплеск гнева Старшего бога – да, уже скоро. Слишком много голов поднимутся, прищуриваясь, ощущая голод под языком. Только оставайся на месте. Оставайся на месте, Икарий. Не тянись к мечу, не хмурь брови. Да не омрачат гневные морщины твое нечеловеческое лицо. Оставайся, Икарий!
Он вошел в комнату, нашел большой мешок.
Ублала Панг заслонил дверной проем.
– Что происходит?
Бугг начал бросать нехитрые пожитки в мешок.
– Бугг?
Сунул в мешок курицу, другую.
– Бугг?
Последней была ходячая подушка. Завязав мешок, Бугг повернулся и отдал его Ублале Пангу.
– Найди другое место, где прятаться, – велел он. – А все, что тут, – твое.
– А что с коровой?
– Это бычок.
– Я пробовал, а он застрял.
– Ублала – ладно, оставайся тут, но теперь ты сам по себе. Понял?
– А куда ты идешь? А где все?
Расскажи ему Бугг простыми словами, доступными Ублале Пангу, все могло повернуться иначе. Этот миг Старший бог вспоминал чаще других – в долгие времена воспоминаний. Скажи он правду…
– Они просто ушли, друг, и никто из нас не вернется. Очень долго. А может, и вовсе никогда. Береги себя, Ублала Панг, и опасайся своего нового бога – в нем гораздо больше, чем кажется.
И с этим Бугг вышел, снова перебрался через тушу и пошел к выходу из переулка. Там он остановился.
Его будут искать. На улицах. Нужна ему непрерывная стычка? Нет, только один удар, одна сцена раскрытия силы, чтобы части тел Патриотистов летали по воздуху. Раз – и все. Чтобы не разбудить весь проклятый зверинец. Нет, я должен идти невидимым.
И быстро.
Старший бог пробудил силу, достаточно, чтобы сжать физическое тело, уничтожив его. Оставшись бестелесным, он просочился сквозь грязный уличный булыжник в жилы сточных канав, пронизывающих весь город.
Да, здесь гораздо быстрее, с быстротой мысли…
Он попал в западню, даже не успев почувствовать, что сбился с курса, словно притянутый магнитом. Затянутый, будто водоворотом, каменным блоком, погребенным в темноте. Камень силы – собственной силы Маэля – проклятый алтарь!
Настойчиво призывающий, сковывающий, как все алтари стараются сковать своих избранных богов. Конечно, никаких чувств, никакой злобы, просто свойство структуры. Привкус древней крови, впитавшейся капля за каплей в кристаллическое кружево камня.
Маэль сопротивлялся, его рев заставил дрожать нутро Летераса; он решил восстановить физическое тело, чтобы собрать силы…
И тогда сработала ловушка – просто на появление его тела. Алтарь, погребенный под булыжником, сами булыжники зашевелились и задвигались, зажали Маэля – он не мог пошевелиться, не мог даже кричать.
Странник! Ублюдок!
Зачем?
Зачем ты сотворил такое со мной?
Но Странник, похоже, не собирался праздновать победу. Его не было рядом, а если и был, то не отвечал.
Игрок выбыл из игры.
Однако игра продолжается.
В тронной зале Вечного Дома Рулад Сэнгар, Император Тысячи Смертей, сидел в одиночестве, с мечом в руке. В колеблющемся свете факелов он уставился в никуда.
У него в голове еще одна тронная зала, и там он не в одиночестве. Рядом с ним его братья; а дальше – отец, Томад, и мать, Урут. В тени у стены стоят Удинаас, Нисалл и женщина, имени которой Рулад не хотел называть, – бывшая жена Фира. И рядом с запертыми дверями – еще одна фигура, неразличимая в дымке. Совсем неразличимая.
Бинадас склонил голову.
– Я не справился, император, – покаялся он. – Я не справился, брат. Он показал рукой, и Рулад увидел копье, пронзившее грудь брата. – Тоблакай, призрак из наших древних войн после падения Кечры. Наших войн на море. Он вернулся, чтобы убить меня. Это Карса Орлонг, теблор, тартено тоблакай, тартенал, фенн – да, теперь у них множество имен. Я убит, брат, но для тебя я не умер. – Бинадас поднял голову и улыбнулся улыбкой мертвеца. – Карса ждет тебя. Ждет.
Фир шагнул вперед и поклонился. Выпрямляясь, он тяжело смотрел на Рулада, который захныкал и вжался в трон.
– Император. Брат. Ты не тот ребенок, которого я растил. Ты не тот ребенок, которого я взрастил. Ты предал нас у ледяного кристалла. Ты предал меня, украв мою нареченную, сделав ей ребенка, доведя ее до такого отчаяния, что она покончила с собой. – Его мертвая жена подошла к нему, и они взялись за руки. Фир сказал: – Я сейчас с Отцом Тенью, брат, и я жду тебя.
Рулад закричал – жалобный звук разнесся по пустой палате.
Трулл стоял с головой, бледной там, где прежде ее покрывали волосы; его глаза – глаза Остриженного, пустые, не видные никому; в эти глаза не может взглянуть ни один тисте эдур. Глаза одиночки. Он поднял копье, и Рулад увидел алые пятна на древке, на широком стальном острие.
– Я вел воинов твоим именем, брат, и они теперь все мертвы. Все мертвы… Я вернулся к тебе, брат, когда Фир и Бинадас не могли. Вернулся просить за твою душу, прежнюю душу, Рулад, за ребенка, брата, которым ты был когда-то. – Он опустил копье, оперся на него. – Ты утопил меня, приковав к камню, пока тот Рулад, которого я знал, прятался во тьме твоего разума. Но больше ему не спрятаться.
Из мрака у двери вперед двинулась фигура, и Рулад, сидя на троне, увидел сам себя. Юного, безоружного, неокропленного, с кожей без монет – гладкой и чистой.
– Мы стоим в реке крови Сэнгаров, – сказал Трулл. – И мы ждем тебя.
– Хватит! – завизжал Рулад. – Хватит!
– Правда, – сказал Удинаас, подходя ближе, – беспощадна, хозяин. Друг? – Раб рассмеялся. – Вы никогда не были моим другом,
