Пифагор давно сказал, что все есть число. Правда, был еще Фалес, который твердил, что все — вода. Кто из них прав? Время ведь и число, и река.
А еще это просто отсчет в пустоте, который начали люди.
Забавно: в двух разных книгах за короткий промежуток времени мне встретилась одна и та же фраза на латыни: quod erat demostrandum — «что и требовалось доказать». Я не упускаю просто так подобных случайностей, хочу, чтобы они имели смысл.
Только вот что требовалось доказать? Что все — число? Что все — вода?»
***Алиса гоняла на шаффле[13] одну песню за другой в ожидании поезда. Уши были заткнуты, чтобы не слышать воплей каких-то тинейджеров, пляшущих прямо на станции метро. Похоже, они ехали на дискотеку и уже набрались…
Шаффл казался ей забавной штукой. Он давал ответы, когда того не ждешь. С этим было связано давнее воспоминание.
…Лет в пятнадцать она (уже черт разберет почему) болталась с одной отвязной компанией. Ее случайно прибило к их кругу, хотя в друзья они ей не годились. Однажды их занесло на кладбище под Галле, где была предложена забава века — гадание на шаффле.
— Правила просты, — вещала Марайке, главная заводила, — встаешь у кладбищенской стены, стучишь по ней и говоришь…
— Есть кто дома? — проорал Штеф, и все начали ржать.
— Очень умно, — закатила глаза Марайке. — Стучишь и говоришь: «Кто за стеной, поговори со мной!». Далее берешь айпод, — она демонстративно извлекла серебристый гаджет, — долбишься в стену…
Костяшки пальцев трижды стукнули о каменную ограду, отделяющую от них царство мертвых.
— Кто за стеной, поговори со мной!.. Итак, когда… Штеф лишится девственности?
Мелькнула ехидная улыбка, за которой последовал их дикий хохот до неба. Штеф злился и хмурился. Марайке била по больному.
— Ну… — Она нажала на «шаффл» и начала сама ржать.
Затем подключила портативные мини-колонки, откуда понеслись Yeah Yeah Yeahs:
«You’re a zero-o-o»[14].
И все снова принялись угорать, а Штеф показал Марайке средний палец.
— Даже айпод знает, что никогда, — развела руками та.
— Шла бы ты, шлюха! Ответ вообще не о времени вышел, — огрызнулся Штеф.
— Ну, кто еще хочет? — дернула та нарисованными бровями. — Может… ты, Алиса?
Новенькая в компании — к дурацким приколам, есть такая народная примета.
Но Алиса только пожала плечами. Можно и попробовать.
Марайке передала ей плеер и застыла вместе с другими напротив, сложив руки на груди. Алиса зачем-то огляделась. Вокруг, кроме них, не было ни души, а у кладбища темно, хоть глаз выколи. По венам пронеслось секундное возбуждение, и она легонько постучала по камню.
— Кто за стеной, поговори со мной, — отчетливо донесся до нее собственный голос, который одновременно казался приглушенным и чужим.
Словно интонации углубились. Мелькнула нотка необъяснимой властности. Но никто даже не заметил этого. Марайке продолжала гонять во рту жвачку. Остальные скалились, готовые в любой момент взорваться пьяноватым хохотом.
— Спроси что-нибудь, — подбодрила Марайке.
Алиса пребывала в легком трансе. Голос знакомой доносился как сквозь толщу воды. Зато слышалось другое.
Там, за стеной, — иное измерение реальности. Мертвые не глухи. Мертвые внимают, когда живые говорят с ними. И сейчас они все — у стены по ту сторону — толпятся, жмутся и ждут. Ведь их позвали.
Алиса ощущала каждого, кто похоронен на этом кладбище.
— Что ждет Марайке на следующей неделе? — спросила она и перемешала песни.
Заиграл Мэрилин Мэнсон, «No Reason». Все недоуменно слушали текст, пока не дошло до припева:
«Rape, rape, rape Persephone»[15].
— Что за хрень? — не выдержал кто-то из них.
Алиса моргнула, и наваждение прошло. Больше она не чувствовала невидимых холодных ладоней по ту сторону стены. Это был просто поздний октябрьский вечер и шесть слегка пьяных тинейджеров.
— Дуба-а-ак, — поежилась Марайке. — Ладно, в задницу этот прикол. Пошли, что ли, в «Мак»…
А через неделю Марайке попытался изнасиловать Штеф, прямо недалеко от этого кладбища. На ее счастье, их услышали и пришли на помощь. Когда позже Штефа допрашивали о причинах, он плакал и говорил, что она всегда над ним издевалась. Он пытался намекнуть, что ему не нравятся эти шутки, но она продолжала измываться, а за ней начали и другие, ведь Марайке такая заводила…
— Это все ты нагадала, — заявила Алисе душа компании при первой же встрече. — На хрена вообще про меня спросила?
— Забава была твоя, — возразила Алиса. — Я просто на кнопку нажала…
— Шла бы ты, — рявкнула Марайке. — Увижу, что с нами отираешься, волосы выдеру, коза!
…Мысли вернулись в настоящее, а перед ней уже распахнулись двери прибывшего поезда. Она влилась внутрь вместе со всеми, рассеянно слушая музыку в наушниках. Давно она о том случае не вспоминала.
«Попробовать снова?» — вдруг мелькнула в голове абсурдная идея.
Ведь Якоба по-прежнему не было. Он дал слово привести ее к чему-то, но так и не появился. Оставил только шлейф намеков, которые что-то обещали, но не объясняли.
Мысль о могильном шаффле кружилась на задворках сознания, как назойливая черная муха. От нее не получалось отмахнуться. Как раз неподалеку от ближайшей станции метро находилось старинное кладбище Доротеен. Пару минут Алиса колебалась, а затем решилась сойти раньше своей остановки. По небу расползались последние лучи солнца, подсвечивая изнутри темные облака.
Удивительно, что одно из старейших кладбищ Берлина оказалось окружено многочисленными суши-барами и китайскими ресторанами. Сочетаемость была лейтмотивом в архитектуре Берлина.
Так, петляя между извечными для этого города строительными лесами и азиатскими закусочными, Алиса добралась до цели и зачем-то осмотрелась. Мимо прошла пара пьяных студентов, и улица ненадолго опустела.
В крови что-то забурлило, и к ней
