Герр Курцшнорхель, законопослушный бибердорфец и контролёр по основе, лежит под стёганым одеялом, поджав щусла. Но не отдаётся сну, о нет. Он совершает непростой выбор. Его зеленная лавчонка в глубоком минусе, но он относится к этому стоически, как и подобает законопослушному гражданину Бибердорфа, без лести преданному установленным порядкам. Вместо того, чтобы ныть, хуить и бляить свою долюшкудолю, он занимается подсчётами. А именно – пытается понять, стоит ли брать кредит в Райффайзенбанке для выплаты налога на неэффективное хозяйствование или лучше прикрыть лавочку, обратиться к властям за пособием на развитие малого бизнеса и открыть магазин курительных трубок. К последнему решению его склоняет фрау Курцшнорхель, все мозги ему проклевавшая рассуждениями о выгодности трубочного дела. Что он выберет, на что решится? А впрочем – и Мать с ним, да и с фрау его! За мной, читатель, за мной!
Доктору Карло Коллоди и вовсе не до сна: он разбирается с древней аппаратурой. Лэсси Рерих кое-что ему объяснила, но, видать, наука запала некрепко. Во всяком случае, уверенно управлять рукой обчепроба у него пока не получается. Пальцы руки шевелятся неправильно, со своеволинкой: указательный дёргается, как бы подзывая поближе, а средний – похабно встаёт, как бы показывая фак. Доктор Коллоди нутром чует, что это фак и есть, без всяких там как бы – и показывается он именно ему. Но обосновать не может и от этого злится ещё сильнее.
Чиполино – шалопай этакий! – пьёт молодое вино в обществе рыси Роксаны Жумаевой. Он уже давно положил глаз на пушистую кисулю, но галантная победа замаячила, когда он научился выделять цис-транс-непеталактон и одорироваться им в её присутствии. С тех самых пор рысь к нему подобрела, а сегодня сама зашла на огонёк. Форсировать события Токси не собирается, о нет: он хочет дождаться стойкого привыкания. Пока что он подливает девушке кьянти, потихоньку повышая концентрацию кошкоприворотного зелья.
А в своей крохотной девичьей комнатке тихо плачет мышка Розочка – одна, совсем одна, без любви, без живительных паров толуола.
Молодая поняша Гермиона Ловицкая, умница и заучка – что с ней? Она полуночничает в «Кабинете»: лежит в Красном зале у камина и уплетает очередное ведёрко любимых сухариков. Назавтра у неё разболится живот, но сейчас ей хорошо. Ну или, так скажем, неплохо. Хотя сердце её… а что такое, в сущности говоря, сердце? Дым, фантазия! Во всех отношениях сердцу стоит предпочесть желудок. Фру-Фру, похоже, склоняется именно к такой теории – а иначе зачем она заказала корытце тёмненького? Кстати, это уже второе. Дойдёт ли дело до третьего? А сам-то как думаешь, добрый мой читатель? Вижу, вижу – правильно ты всё думаешь!
Администратор «Кабинета», педобир Иеремия, тем временем сидит в своём кабинетике и, периодически обмакивая коготь в желудёвые чернила, приуготовляет бумагу, которую иные читатели назвали бы отчётом, а иные – доносом. Истина, как всегда, где-то рядом – ну то есть типа посередине, но ближе к краю. К какому? Это как бы зависит.
Позорный мент, мурло которого так изгадило наше повествованье, вызывает сомнения – да уж не спит ли он? Нет, смотрите-ка, он пошевелился! Мент не спит, он занят: пьёт. Утром двадцать первого ему на стол положили приказ о повышении, подписанный губернатором Пендельшванцем. По такому случаю он запил. Он пил бы и дальше, но ему завтра сдавать дела сменщику-рептилоиду.
Ничего этого не знает поросёнок Пётр, сидящий в холодной. Он не спит – так как помещение охлаждено до плюс десяти градусов по Цельсию, а в полночь температуру снижают до плюс пяти. Лучшее, на что он может рассчитывать – так это на три-четыре предрассветных часа до побудки, когда измученное тело отключит мозг принудительно. Поспать нормально ему удастся только завтра днём, когда новый начальник-рептилоид, не желая разбираться с чужими делами, выкинет всех задержанных вон.
Крольчиха Заенна Гуцуляк, она же Зойка, ждёт клиента-крота. Клиент задерживается. Зоя коротает время, мечтая о том, как она поднакопит денег, уйдёт из профессии и откроет лавочку, где будет продавать плетёную мебель и глиняные тарелки. И родит ребёночка от кого-нибудь из бывших клиентов – чисто для себя, ну и чтобы в лавочке помогал. Такие грёзы помогают ей настроиться перед работой.
Чем занята Мальвина, девочка с голубыми волосами, говорить пока не стоит, но заметим: и она не спит. Не спит и пудель Артемон – во всяком случае, с ней, если вы об этом подумали. Нет, он расхаживает туда-сюда, взирая на неподвижный лик луны, и мысли его далеко-далеко от сих мест, а вот помыслы – напротив: близки, но тщетны. Такое случается с натурами романтическими.
Тем временем недопёсок Парсуплет-Парсуплёткин при свете звёзд, на газоне… так, стоп, а это ещё кто такой? Откуда он взялся? Он не наш герой, мы его знать не желаем! Похоже, этот шаромыжник проник сюда в общей толпе незваным. Брысь, нелегал! Пинками, пинками гони его с газона и из книги вообще, читатель! Нам что, персонажей не хватает? У нас их, вообще говоря, перепроизводство! Пошёл, пошёл, скобейда поебучая! Если сунешься ещё хоть раз… ну ты поэл.
Услыхав слово «перепроизводство», в наше повествование пролазит с чёрного хода философ-номиналист Уильям Оккам (1258–1347). Он терпеть ненавидит умножать сущности без необходимости и по этой-то причине нас хулит за чрезмерное обилие действующих лиц, потрясая своею бритвою. Мы эти мерзкие происки и подлые выпады проторенессансного так называемого мыслителя с негодованием отметаем. Ставя ему на вид, что на Земле вполне вещно и реально жило и живёт огромное количество существ, весь смысл бытия которых лишь в том и состоит, чтобы поедать шоколадные батончики и смотреть телевизор. И если они все вотпрямща сдохнут, дадут дуба, протянут копыта, склеят ласты и загудят под фанфары, то мир ничего не потеряет. Ибо всё равно будет кому поедать шоколадные батончики и смотреть телевизор. Если только не сдохнут все. Однако желать столь всеобъемлющего пиздеца было бы ужасно, просто ужасно, и никто не желает подобного, кроме злобнейших человеконенавистников и бестрепетнодушнейших социопатов, не так ли? Наши же герои все как на подбор своеобычны и тем уже хороши – хотя (признаем это) ужасно, просто ужасно невоспитанны. Или, наоборот, ужасно воспитаны – это как будет благоугодно посмотреть на сей предмет другу-читателю. Кстати, давненько мы с ним не общались. Что сидишь, друг-читатель, невесел, что
