Деревяшкину суждено было погибнуть во время октябрьских событий, на Старо-Новой площади у губернаторской парадной резиденции. Его глупую деревянную голову размозжил бронзовый мизинец статуи Абракадабра Мимикродона, свергнутой с постамента революционным электоратом.
У Базиля – да-да, это был он самый – судьба была бы иной, более интересной. Его сволокли бы в полицию, где, помимо первой помощи, он получил бы дополнительных пиздюлей и прочих радостей. Вышел бы он оттуда на костылях, но с жизненной перспективой. А на соответствующей полочке в полицейском управлении появилась бы очередная папка с полосками.
Буквально за пару месяцев котан, получивший агентурный псевдоним Бози, заработал бы репутацию толкового осведомителя. Был поощрён морально и материально, получил официальные документы на имя Юозаса Задрищотки и продвинут в провокаторы, в каковом занятии и нашёл своё подлинное призвание. Через пару лет он стал бы известен как «товарищ Огилви», один из признанных лидеров революционного электората. Товарищ Огилви имел все шансы героически погибнуть при штурме губернаторской резиденции. Хотя были бы и другие мнения. Например, такое, что товарищ Огилви не погиб, а был взят – читатель миколь зай лаха.
И всё так непременно и случилось бы, дёрни Буратина кота за хвост.
Но нет! Не склалось!
Конфигурация множества судеб, уже почти сложившаяся, распалась. Не случилось ровным счётом ничего из вышеперечисленного – ни великого, ни мелкого, ни общественного, ни личного.
Про Буратину вы ещё узнаете, а вот участь кота оказалась совсем неинтересной. Где-то через полчаса после несостоявшегося инцидента он неудачно споткнулся посреди улицы – и попал под бричку, влекомую пьяным в зюзю першероном. Хозяин-гамадрил тоже был пьян, но не в зюзю, а, скорее, в дрова. Эти тонкие различия не заинтересовали господ полицейских, которые стрясли с пьянчужки пятьдесят монет за закрытие дела. Мясо кота приобрёл ресторатор, разыскивавший свежую кошатину для заказанного ужина: некий сенбернар собирался с размахом отметить долгожданное дарование ему ордена Пятой Ноги. Так что следующий вечер Базиль встретил прямо посередине праздничного стола – и отлично пошёл под молодое барбареско.
Но всё это случилось позже и не здесь. А пока ни о чём таком не подозревающий Буратина весело чапал по дороге, крутя башкой и пытаясь свистеть. В конце концов он дошёл до развилки. Одна дорога вела направо, к насыпи. Другая уводила налево, в сторону побережья.
К насыпи надо было свернуть направо. Однако с левой стороны доносились какие-то интересные звуки. Если бы Буратина знал слово «музыка», он бы, наверное, понял, что это она и есть. А так он просто почувствовал, что от этих звуков ему хочется одновременно плакать и смеяться, прыгать и махать руками.
– Пи-пи-пи, – пищал голосочек.
– Ла-ла-ла-ла, – в лад ему подпевал глубокий нежный голос.
– Дзынь-дзынь, – раздавалось мелодичное позвякиванье.
– Бумс! – это напоминало о спарринге, но удары были уж очень ритмичными.
В Аусбухенцентр нужно было поворачивать направо, музыка играла слева. Буратина стал спотыкаться. Ноги сами поворачивали к морю, где раздавались все эти интересные «пи-пи-пииии», сладкие «ла-ла-ла» и загадочный «бумс».
Бамбук сел на дорогу, подложив под задницу сумочку с аусбухой, и стал думать. В результате размышлений он пришёл к выводу, что колледж подождёт. В конце концов, неважно, доберётся он до него сейчас, через пару часов или вообще на следующий день. Обучение оплачено, а группы формируются по мере поступления учащихся… С другой стороны, Буратина копчиком чуял, что все эти «пи-пи» и «дзынь-ла-ла» обещают что-то чрезвычайно интересное.
Будь он в вольере, побег с занятия ради любопытства был бы наказан – скорее всего, ему бы не дали утром еды и поставили на тяжёлый спарринг. Но потом за такие шалости обычно добавляли баллов за соцприспособленность… Голод внезапно показался Буратине почти терпимым.
Он встал и пошёл – точнее, побежал – налево, к морю.
Вскоре он увидел сооружение, украшенное разноцветными флагами на высоких шестах. Солёный ветер колыхал полотнища. Наверху стояли существа с какими-то блестящими штуками. Они-то и издавали «ла-ла-ла» и «бумс».
Вокруг толпился народ, в основном мясо. Буратине показалось было, что он увидел в толпе бурундука, очень похожего на Чипа, но потом понял, что у него сглючила ассоциативка.
Протискивающаяся сквозь толпу лошадь в розовых штанах с размаху налетела на него грудью, смела с дороги. Бамбук подождал, пока кобыла протиснется, после чего протиснул руку под мешочком и больно ущипнул её за бабское место. Лошадь попыталась было его лягнуть. Деревяшкин умело сгруппировался, так что удар достался какому-то крысаку. Тот, получив копытом в грызлице, осел, закатив глаза. Буратина порадовался: с известных пор его отношение к крысоидам, и без того невосторженное, сильно испортилось.
Он протискивался сквозь разнопородную толпу, пока наконец не добрался до столба с объявлением:
ЭМПАТЕТИЧЕСКИЙ ТЕАТР
имени Антонена Арто
ТОЛЬКО ОДНО ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
ТОРОПИТЕСЬ!
ТОРОПИТЕСЬ!
ТОРОПИТЕСЬ!
Внизу было добавлено для особо непонятливых:
ВХОД ТОЛЬКО ПО БИЛЕТАМ
Стоимость билета – 3 сольдо. Первый ряд – 4 сольдо.
У Буратины аж похолодел нос от любопытства. Ему ужасно захотелось попасть в театр. Отказывать себе в этом простом и естественном желании деревяшкин был не в состоянии.
Оставалось надыбать бабла.
Для начала бамбук определился с нужной суммой. Весь его жизненный опыт буквально вопиял: уж если что-то дают, к этому надо быть поближе. Из этого следовало: надо ориентироваться на четыре сольдо и брать билет в первом ряду.
У столба тусовался молодняк. Буратина выхватил взглядом пацанёнка-лошарика, меланхолично жующего отклеившийся край объявления.
С лошариками – или, как их обычно называют, лошками – бамбук уже встречался в Центре. Это были существа с генами поняши, но двуногие. Лошарики были известны чрезвычайной наивностью, которой все обычно и пользовались. В основном они шли на общее развитие, а потом в какой-нибудь сервис попроще.
Но этому лошку, похоже, по жизни подфартило. Он ходил гоголем: на нём были кожаные штанишки с гульфиком и попонка с карманцами. Хвост был обрезан до аккуратной метёлочки. Увесистые мужские принадлежности выпирали из гульфика так, что Буратине ужасно захотелось со всей дури съездить по ним пяткой и услышать, как лошарик взвоет.
Вместо этого он вежливо спросил:
– Скажите, пожалуйста, сколько стоит входной билет?
Лошок оскалил зубы, покумекал конячьей головой и сказал:
– Три сольдо, доширак.
– Понимаете ли, – Буратина принялся за разводку, – я забыл в Институте свой толстый кошелёк… Вы не можете мне дать взаймы пять сольдо под честное-пречестное слово?..
Лошок презрительно свистнул сквозь зубы:
– Ищи дурака!..
«Тебя-то я и нашёл», – подумал Буратина и продолжил:
– Мне ужжжасно хочется посмотреть театр. Может, договоримся?
Лошок насторожился: видимо, в своей коротенькой жизни такие слова он слышал достаточно часто и уже усвоил, что за ними обычно следует какое-нибудь жестокое наебалово.
Буратина решил прикинуться простачком и предложил лошку за четыре сольдо классный минет.
– Ищи дурака!
