Ткань комбинезона ежесекундно вплавлялась в плоть. Чернея, обугливалась кожа, расползалась язвами. Сосуды лопались, плюясь кровью, и та шипела, точно на сковороде. Из черного овала оплавленной маски двумя столбами валил густой дым. В редких просветах мелькали шарики сваренных глаз. Не человек – бессмертное божество, порожденное невозможным союзом моря, огня и тьмы. Живой укор постыдным деяниям несчастного моряка, запертого наедине с трупом.
Виталий выпрямился, дерзко запрокинул голову. Встретился лицом к лицу с самым кошмарным порождением своего страдающего разума. Руки повисли вдоль тела раскрытыми ладонями вперед, словно говоря – я открыт и готов принять тебя и все, что ты сделаешь со мной.
– Ты стал моим причастием, – прошептал Виталий лихорадочно. – До тебя я никогда не задумывался, что люди – это просто мясо. Свиньи, они ведь тоже жрут, спариваются, что-то хрюкают на своем свинячьем. А на деле ходячий бекон. И люди такие же. Просто мнят о себе слишком много. Я смотрю на них и думаю, какие они на вкус… Думаю, как было бы здорово нарезать их тонкими ломтиками… Я хочу почуять этот дивный аромат… почувствовать, как хрустит на зубах спекшаяся кожа…
Из глаз, огибая крылья носа, скатились две слезы. Повисли, дрожа, на хищно приподнятой губе. Виталий всхлипнул и по-детски вытер нос тыльной стороной ладони. Нервная дрожь кривила лицо.
– Поэтому я не сплю, чтобы не видеть тебя. Ты говоришь, что я не должен, и мне больно! Ты говоришь, что я не должен, а мне душу крючьями рвет на части! Ведь это ты открыл мне дорогу, показал, что мы есть на самом деле. Ты говоришь, что я не должен, а я не могу… не могу остановиться.
Обгорающий и возрождающийся, оставляя за собой клочья кожи и комбинезона, покойник подошел вплотную. Навис, горящими руками ухватил бывшего сослуживца за голову, стиснул. Уши обожгло нестерпимым жаром, но Виталий даже не пискнул. В кощунственном подобии религиозного экстаза он взглядом ловил малейшие изменения на затянутом дымом лице.
Нижняя челюсть покойника дернулась, разрывая остатки маски. Рот распахнулся на немыслимую ширину, лопнувшие от жара зубы щетинились осколками и выглядели угрожающе. С громким кашлем опаленная глотка исторгла облако пепла. Серый налет опустился Виталию на лицо и плечи.
– Ты не должен, – терпеливо выдохнул мертвец. – Ты не должен останавливаться.
Пальцы прогорели до кости. Торчащие из обугленной кожи острые белые фаланги без труда оторвали полоску горелого мяса от грудной мышцы. С левой стороны. От сердца. Как в детстве, принимая сладости от мамы, Виталий закрыл глаза и открыл рот. Мягкая, чуть горчащая облатка легла на язык. Обильная слюна хлынула, стекла по небритому подбородку. Виталий жадно жевал, урча от голода и удовольствия. Впервые за бесконечно долгие месяцы на него снисходило полное умиротворение.
Глава десятая. Осознанное
Лабиринт института сделался прост и понятен, когда Виталию разъяснили маршрут. О, ему многое объяснили! Отныне он прозрел. Принял себя и своего пророка. Давно следовало прислушаться к внутреннему голосу, без устали твердящему: «Ты не должен останавливаться!» Виталий Борисович Радимов переродился, стал лучше. Стал сильнее.
Пока обгорелый призрак причащал его своими плотью и кровью, вновь ожил телевизор. Виталий точно помнил, что проклятый ящик остался в холле, но особо не переживал. Раз это случилось, значит, так нужно. С экрана одобрительно улыбался Степан Михайлович Лаберин. Обгорелая кожа полопалась, обнажая дымящееся розоватое мясо. Веки спеклись, стали похожи на два черных бильярдных шара.
– Поздравляю, друг мой! Вы не представляете, как я рад, что вы отныне в ладу с самим собой! В конце концов ведь именно в этом и заключается моя работа, не так ли?! Ну, теперь-то вы признаете, что я профессионал, а? Назовете меня волшебником?!
Жадно поглощая сочное мясо, Виталий закивал. Точно довольный пес, Лаберин вывалил язык, сипло задышал.
– Но полно, полно! Давайте уже к делу. Вы ведь понимаете, что находитесь во сне?
Облизывая окровавленные пальцы, Виталий промычал утвердительно.
– Это заметно, да. Но вы упускаете главное, мой друг! Этот сон – ваш и только ваш. Вы его властелин. Его бог. Этот мир подчиняется вашим законам. Понимаете, к чему я клоню?
– К чему? – с трудом проглотив плохо пережеванный кусок, выдавил Виталий.
– Ах, друг мой! В некоторых вещах вы непоправимо дубовый солдафон! – снисходительно усмехнулся профессор. – Вы же единственный реальный человек в этом пандемониуме! Ваш сон, ну же! Дошло?!
– А остальные? – рука с полоской мяса замерла, не дойдя до рта. – Девочки эти и пацан дерганый?
– Мы, к сожалению, их не видим, – профессор беспомощно развел руками. – Это паразитические образы, созданные вашим разумом. Они и живут-то, только пока вы о них думаете. Если, конечно, это можно назвать жизнью… Впрочем, это уже метафизическое! Вы же понимаете, что нужно сделать?
Виталий замотал головой. Он не знал. И тогда мертвый профессор и мертвый подводник склонились к его ушам с двух сторон и объяснили, как покончить с кошмаром и проснуться.
Насвистывая, Виталий двигался в левое крыло, где спрятались его воображаемые друзья. Изредка он засовывал палец в рот, проверяя остроту зубов. Часть из них еще росла, отчего чесались десны, но Виталий умел терпеть.
Профессор Лаберин сказал, что Виталий – бог этого мира. Но профессор Лаберин не имел ничего против, если Виталию вздумается стать дьяволом.
Под кроссовками скрипел отсев, подошвы выбрасывали фонтанчики мелкой каменной крошки. Света бежала как пьяная, шатаясь, неловко переставляя ноги. Обреченность и апатия завладели ею, захлестнули с головой. Только когда Кирилл рванул ее так, что хрустнул плечевой сустав, Света пришла в себя.
На бегу она бросила короткий взгляд через плечо. Там ярилось, крушило и метало. Восставало до неба, пожирая звезды. Волной цунами обрушивалось вниз, стирая землю. Сердце Светы сжалось от ужаса. Как можно противостоять такому?! Как можно даже помыслить, чтобы противостоять?!
– Не спи! Скорее! Шевелись!
Рубленые фразы, оброненные Кириллом, не добавляли прыти. Обреченные, они тонули в буйстве стихии, которая не имела никакого отношения к Природе. Озверелая сила суетно крутилась над бегущей парочкой, жадно сжимая кольцо. Забавляясь, она заталкивала слова Кирилла обратно в глотку, и тот кашлял, отплевывался, прикрывал лицо плечом. Вне тесных стен он преобразился. Голос обрел командирскую зычность, а действия – уверенность.
Света повиновалась. Бежала, точнее механически переставляла ноги, стараясь не грохнуться. Скорее по инерции, чем на самом деле пытаясь спасти свою жизнь. Она уже понимала, как они сглупили, покинув единственный освещенный участок, отойдя так далеко от запертой, но все-таки двери. Стоило дальше пытаться разбить стекло, найти что-нибудь тяжелое, но не бежать очертя голову в надежде обогнать вездесущий мрак. Почему, почему даже
