– Это уже скоро. – Прошедший за разговорами ужин подошел к концу, и Гудрун взялась убирать со стола.
Даже несмотря на то, что Ульв и Кристина провели почти весь день в разговорах с конунгом и его провидицей, где стол ломился от яств, они не смогли отказаться от стряпни Гудрун. Жена хольда готовила с особой заботой и улыбкой на лице, приговаривая, что ей нравится это дело. Наверное, от такого отношения и еда у нее выходила вкусная, пропитанная каким-то уютом.
Подавив в себе внутренние и уже запоздалые переживания по поводу того, что она непременно потолстеет, Кристина тоже встала со своего места и поспешила помочь Гудрун. Мужчины же остались сидеть за столом.
– Стало быть, нынешней ночью конунг прикажет разжечь костры на вышках и даст знак всей долине готовиться к битве, – сказал Кнут. – Местные бонды соберут дружины и пришлют их в Холгер. Через два дня мы будем полностью готовы и сможем выступить.
– Выступить? – встревоженно спросила Кристина. – Я думала, что будет осада или как-то так.
– Нет, девочка. – Старый воин покачал головой. – Отсиживаться за стенами – это крайняя мера, на случай, если мы не сможем сдержать натиска врагов и отступать будет некуда. Холгер далеко от скал, и никто не знает, что взбредет в головы драуграм. Мы не можем позволить такой толпе мертвецов разбрестись по долине: следует дать тварям бой сразу, как только они выползут из своих нор. Все крупные лазы, что нашли, мы давно завалили камнями. Но драугры наверняка отыщут путь наружу. Вот тогда мы их и встретим.
Кристина кивнула в знак согласия – она как-то и не подумала, что драугры могут начать с селений. Хольд был абсолютно прав – этого нельзя допустить: мало того погибнет множество людей, так еще и драугры приумножат свои силы, обратив мертвецов против выживших. Долгую осаду город тоже не выдержит – людям, в отличие от мертвых, надо что-то есть, а еще они устают и… умирают.
Коснувшись рукояти сломанного меча, с которым она теперь никогда не расставалась, Кристина вспомнила о непостоянстве своей силы. Она хотела затронуть этот вопрос, но хозяин дома заговорил раньше.
– Боги не дали мне сыновей, – тихо произнес Кнут, глядя на донышко пустой кружки. – Лишь двух дочерей.
– Только попробуй сказать, что недоволен, – нахмурилась Гудрун, взвесив в руке тяжелую миску.
– Нет, вовсе нет. – На суровом лице старого воина появилась улыбка. – Боги свидетели, я люблю своих дочерей и внучек больше жизни и благодарен тебе за здоровых детей, вот только…
– Сейчас он начнет причитать, что недоволен выбором женихов, – шепнула Гудрун Кристине.
Так оно и произошло.
– Мои дочки, – вздохнул Кнут, – мои ненаглядные красавицы расстроили меня: одна вышла за торговца, а другая за земледельца… за пахаря, Ульв!
– В этом нет ничего дурного… – попробовала вставить Гудрун.
– Ага, – фыркнул Кнут, смерив жену недовольным взглядом. – Руки мужчины должны сжимать оружие, чтобы он смог защитить то, что ему дорого! Грядет битва, женщина, и чем же торгаш да землекоп смогут защитить своих жен и детей? Плугом да кошелем?
– Зато с ними наши дочери и внуки ни в чем не нуждаются! Они окружены заботой и достатком…
– И какой толк в богатстве, когда на пороге встанут драугры? Молчишь? Вот и правильно. – Хольд наполнил элем свою кружку и кружку Ульва. – Я бы хотел выйти в бой бок о бок если не с сыновьями, то с избранниками моих дочерей, но я лишен этого…
– Ты начинаешь этот разговор перед каждой битвой, – покачала головой и закатила глаза Гудрун. – Может, уже хватит?
– Я сам решу, когда хватит, женщина! – беззлобно огрызнулся Кнут, выпил и снова обратился к Ульву: – Ты представляешь, когда я попытался научить этих олухов хотя бы правильно держать меч, они заявили, что битвы не для них! Хвала богам, что у нас только внучки: чему эти землемер да крохобор смогли бы научить сыновей? Подумать только, они сказали, что хотят встретить смерть дома, у теплого очага, в окружении родичей! Тьфу! – Старый воин презрительно сплюнул. – Что за молодежь пошла? Разве такие речи достойны мужчины?
– Я не знаю, – неожиданно ответил Ульв, чем удивил всех. – С рождения меня воспитывали как воина, и я стал воином. Только в битве я вижу свое предназначение, и руки мои не могут сжимать ничего, кроме оружия. Я знаю меч, знаю молот, топор, копье, щит, но мне не дано познать мирного промысла. – Мужчина взглянул на свои грубые ладони, после чего сжал кулаки. – Я служу своим богам и своему народу так, как могу. Счастье для меня – это победа в сече.
– И это верно! – заметил Кнут.
– Но разве мог бы я держать меч, не скуй его кузнец? Были бы у меня силы, не ешь я мяса, что добыли охотники и рыбаки? Счастье для них – это давать другим то, что им нужно. Мой же долг и призвание – защищать тех, кто сам не может этого сделать. Любой труд должен нести радость, и не всем дано проливать кровь, как свою, так и чужую.
Гудрун и Кристина пораженно замолчали – они не ожидали от воина столь проницательной речи. Призадумался и Кнут. Он обвел взглядом свой дом, потом посмотрел на жену и наконец сказал:
– Ты прав, Ульв. Я это понимаю – каждый хорош на своем месте, да? Но что, если придет час занять место павшего в боевом строю? Если вокруг будут одни рыбаки да земледельцы, кто прикроет спину брату-воину в час нужды? Я даже не могу помыслить, каково это – стоять в стороне и дрожать от страха, когда твои друзья и собратья сражаются!
– Поэтому я буду биться рядом с тобой! – Ульв залпом выпил пенный напиток и стукнул пустой кружкой о стол. – И сражу врагов и за твоих неродившихся сыновей, и за непутевых родичей!
– Вот это я и хотел услышать! – Приободрившийся Кнут тоже выпил, после чего наполнил кружки по новой. – Хотя бы на склоне лет, но я наконец обрел сына, пусть и не по крови, но по духу! Мы будем сражаться вместе и сокрушим всех тварей, что посмеют покуситься на наши земли!
