— Он пьян! — сказал Сигтрюгр.
— Нет, он натерся мазью.
— Какой?
— Из белены. Он думает, что летает.
Внезапно Иеремия присел, потом подпрыгнул, широко раскинув руки.
— О, дерьмо Сатаны! — выкрикнул он, указывая на Снорри, потом вприпрыжку понесся к норвежскому колдуну, грязное епископское одеяние волочилось по траве. Остановившись шагах в двадцати от Снорри, он поднял посох, на котором еще торчал привязанный бараний череп. — Проклинаю тебя! — воззвал Иеремия на родном датском наречии, очень близком к норвежскому. — Силой Авраамова агнца я проклинаю твою голову, проклинаю твои волосья, проклинаю твои глаза!
— Нет у него глаз, идиот. — пробормотал я.
— Проклинаю твое лицо, проклинаю твой нос и твой змеиный язык, проклинаю твою шею и руки, проклинаю твое брюхо, проклинаю твой член и задницу! — Он сделал паузу, чтобы перевести дух. Слова звучали невнятно, но достаточно ясно, чтобы расслышали воины обеих армий. — Проклинаю каждую твою часть, нечестивая тварь, от волос на голове и до пят. Проклинаю твою мерзкую душу, отправляю ее в глубочайшую яму ада. Обрекаю тебя быть разорванным псами Люцифера, осуждаю на бесконечные страдания в пламени Сатаны и на вечные муки в загробной жизни!
В ответ Снорри закричал, призывая ледяных гигантов Нифльхейма разорвать соперника в клочья страшными ледяными секирами.
— Пусть боги услышат вопли его! — выкрикивал Снорри, подняв к небу пустые глазницы. — Он — гной из задницы пожирателя тел, да будет он уничтожен! Заклинаю тебя, Один! Обращаюсь к тебе, Все-отец! Убей его сейчас же! Убей его! — он направил волчий череп на Иеремию, и у меня на миг перехватило дыхание от мысли, что безумный епископ свалится замертво.
Но он не свалился.
— Я жив! Жив! Я жив! — торжествующе выкрикнул Иеремия.
Он снова начал приплясывать, на посохе затрясся бараний череп, Иеремия приблизился к Снорри и завопил:
— Да сгложут черви твои кишки, да будут свиньи жрать твою плоть! Да насрут тараканы тебе на язык! Я проклинаю тебя во имя Отца, обрекаю на гибель во имя Сына и изгоняю тебя из жизни властью Духа Святого!
При последнем слове он, размахнувшись посохом над головой, ткнул им в сторону Снорри, Думаю, он просто хотел указать бараньим черепом на Снорри, но замахнулся с такой силой, что череп сорвался с посоха и стукнул языческого колдуна по груди. Слепой Снорри отшатнулся, скорее от неожиданности, чем от боли, но, покачнувшись, он выпустил поводок, и белая собачонка, радостно тявкая, бросилась к Иеремии, не менее удивленному, чем его соперник.
— Я победил! — провозгласил Иеремия, не в силах скрыть собственное изумление. — Господь победил! Варвары сражены!
Иеремия и в самом деле победил, Снорри отпрянул и вместо ответа на обращенные к нему проклятия наклонился и на ощупь пытался найти собаку, но она предала Снорри, удрав к безумному епископу, и это собачье предательство, похоже, вызвало ярость наблюдающих норвежцев. Они знали, что в тот день одержали победу, но триумф Иеремии над Снорри задел их гордость. Ворота внезапно открылись, и на насыпь хлынул поток воинов, пока другие спрыгивали со стены, и почти все они были ульфхеднарами в серых платах из волчьих шкур.
— Стена щитов! — крикнул я, и боль пронзила череп. — Стена щитов, быстрее!
Возможно, Иеремия почти рехнулся от притирания из белены, однако сохранил достаточно здравого смысла, чтобы удрать при виде надвигающихся воинов, Он побежал к нам, а рядом с ним опрометью неслась собачонка.
— Камень Давида, господин. — приблизившись, выдохнул он. — Скорее бросай камень! Во имя Христа вечно живого, бросай камень!
Я пнул землю ногой, и из-под мыска сапога выскользнул камешек, возможно, обломок римской кладки. Нагнувшись, я поднял его, пытаясь не обращать внимания на пульсирующую в голове боль, и швырнул камень в сторону врагов.
— Мы победим! Мы победим! — завопил Иеремия, когда я бросил камень.
Иеремия протолкнулся сквозь стену щитов, пробираясь в безопасное место, которое, как я опасался, безопасно лишь ненадолго. Остановившись, Иеремия взял на руки собачонку и, просияв, сообщил:
— Ты доверился мне, господин! Камень Давида брошен! Мы победим!
Но тут появились ульфхеднары, и они пришли нас убивать.
Так поднимите стену ивовых щитов, Себя закрыв, стальные брони, Блестящий шлем, когда в толпе врагов Вожак вождя, положит в месте брани. И за врагов, чья, смерть предрешена, Пожнете лавры вы. За славу в сей борьбе!— Я такого не говорил. — заявил я поэту.
— Ну, господин…
— Это поэма, я помню.
— Так что ты сказал воинам, господин?
— Возможно, что-то типа «убейте этих ублюдков». Или «держать стену». Что-то вроде этого. — я постучал пальцами по пергаменту. — говорят перед битвой, а не во время. Но Скёлль не дал нам времени для речей.
Отец Сельвин нахмурился.
— Иеремия. — нерешительно начал он. Он понимал, что безумный епископ просто еретик, и говорить о нем священнику было неудобно. — Он использовал белену, господин?
— Да, стащил у моего слуги и намазал грудь. Он трясся, когда добрался до нас, дрожал, что-то бормотал, И свалился за нашими спинами. — Я улыбнулся, вспомнив, как собачонка лизала бледное лицо безумного епископа. — Я не уверен даже, что бедняга сам понимал, что только что совершил.
— Он спровоцировал нападение ульфхеднаров. — неодобрительно хмурясь, сказал священник.
— Точно.
— А Скёлль пошел вместе с ульфхеднарами?
— Нет, он стоял на стене и наблюдал.
— А сколько воинов-волков участвовало в битве, господин?
— Не так много, всего шестьдесят или семьдесят. Некогда было считать, нужно было сражаться.
Лишь позже, гораздо позже, я узнал, что Скёлль придерживал ульфхеднаров до конца битвы, приберег их ярость для кровавой гонки, на случай нашего отступления. Но поражение Снорри привело воинов-волков в ярость, а люди под влиянием колдовского зелья приказам не подчиняются. Они, как псы, почуяли кровь и жаждали драки. Когда ульфхеднары выбежали, распахнув ворота, никто не отдавал им такого приказа. Возможно, Скёлль этого и не хотел, но позволил своим диким воинам нанести стремительный удар, зная, что даже если ульфхеднары потерпят жестокое поражение, исхода битвы этим не изменить.
— Но он наверняка не хотел их терять? — в недоумении спросил отец Сельвин.
— Невозможно контролировать ульфхеднаров. — попробовал объяснить я. — Они будто пьяные. Им кажется, что они способны летать. Чувствуют себя неуязвимыми, и поверь мне, способны убить много людей, прежде чем их остановят. Обычно это самые юные, горячие головы, они жаждут славы,