Однако хоть и захолодело все внутри от таких мыслей, пальцы Стрегон все же не разжал — просто не смог. Потому что сердце гулко стукнуло, из груди вырвался невольный вздох, там что-то болезненно сжалось, а потом вдруг появилось странное понимание: отпустить такое оружие он не смог бы при всем желании. Это словно душу свою предать. Кровного брата опозорить. Лучше самому умереть, чем вот так, своими руками бросить…
Как ни странно, охранное заклятие угасло так же внезапно, как и появилось. Просто исчезло, напоследок высветив на тонком клинке причудливую вереницу эльфийских рун. Стрегон не понял, что они означали, — узор слишком быстро погас. Но потом в руку хлынуло ощущение такой мощи, такой поток покорной ему силы, что стало понятно — его признали. Стрегон и сам ощутил, что никогда в жизни не выпустит этот клинок из рук, не променяет его ни за что на свете. Душу продаст, а от него не откажется, потому что ничего лучше этого изящного и по-настоящему древнего оружия ему никогда не доводилось видеть.
— Ишь ты, признал, — как сквозь толщу воды, донесся до ошеломленного полукровки удивленный голосок. — Кто бы мог подумать, что через столько лет он попадет в твои руки. Молодец, Стрегон. Чутье у тебя превосходное. Другого такого меча на Лиаре нет.
Полуэльф медленно поднял на Белку затуманившиеся глаза:
— Чей он?
— Того, кто здесь похоронен.
— Гончей?
— Когда-то его выковал светлый эльф, — кивнула Белка, бесшумно появляясь из темноты. — Один из советников владыки Эллираэнна.[23] Два века этот меч пробыл в Светлом лесу, служа верой и правдой хозяину, а потом перешел к его единственному сыну. Еще через пару лет оказался в пределах и с тех пор так и находится здесь. Когда погиб последний его владелец, им какое-то время владел Элиар сарт Эллираэнн (в то время — хранитель трона светлого владыки, теперь — повелитель светлой части Золотого леса), но потом он счел, что имеет на него меньше прав, чем прежний хозяин, и вернул. После чего меч почти четыре столетия ждал здесь.
Стрегон почувствовал, как что-то тоскливо заныло в груди. Меч Гончей, воина, которому сам хозяин Проклятого леса не погнушался отдать последнюю дань, и даже повелитель Золотого леса счел этот меч слишком хорошим, чтобы забрать себе… Знать, непростой здесь похоронен воин, раз даже через столько веков о нем помнят…
В душе разлилась едкая горечь. Сердце пугливо дрогнуло, страшась осознать горькую правду, затрепетало, заныло. Пальцы машинально сжались, не желая расставаться с сокровищем. Сам собой вырвался прерывистый вздох. Но холодный разум неумолимо заявил: именно этот меч ему не суждено отсюда забрать. Он навсегда останется рядом с прахом предпоследнего хозяина и будет сторожить его покой после смерти так же чутко, как при жизни охранял его честь.
Стрегон медленно опустил руки.
— Бери, — хмыкнула Белка, без труда различив отчаяние в его потускневших глазах. — Пусть служит тебе, как когда-то ему. Пусть бережет и хранит, раз уж сам тебя выбрал. Он твой, Стрегон.
Наемник вздрогнул.
— Что?! — прошептал едва слышно, полагая, что бредит.
— Бери-бери. Все равно без дела лежит, а такой меч, согласись, без дела лежать не должен. Так что бери, пока я добрый, и не вздумай его опозорить. Узнаю — руки обрублю по самые плечи.
Стрегон неверяще поднял глаза, не расслышав даже половины.
— Это же… Белик…
— Неужто не нравится? — делано удивилась она.
— Это невероятно дорогой подарок. — Стрегон понизил голос до хриплого шепота, а пальцы сами собой тихонько принялись ласкать потеплевшую рукоять. — Точнее, бесценный… А Ходок не будет против?
— Я же не задаром: Курш для меня значит не меньше, чем этот меч. Так что бери. Это будет справедливо.
— Но я… — У него ком встал в горле, когда мальчишка ободряюще кивнул и бросил отложенные им за ненадобностью ножны. — Спасибо, Бел. Если это не шутка, то действительно спасибо. Я у тебя в таком долгу, что даже не знаю, как…
— А никак, — хладнокровно оборвала Белка не привыкшего к подобным дарам мастера. — И так вижу, что прикипел душой — не оторвать. Значит, тебе и владеть. Поэтому носи и гордись своими предками, которые сумели облагородить этот меч. Все, теперь доволен? Больше ничего не присмотрел?
Стрегон медленно, все еще не веря, опустил меч, стараясь не показать, как ликует его душа. Буквально оживая на глазах, он убрал свое сокровище в ножны. Настороженно покосился на неожиданно расщедрившегося пацана, до последнего ожидая подвоха. Тихо вздохнул, понимая, что и так уже взял столько, что никогда не расплатится, а затем покачал головой. Хотя взгляд на мгновение все же скользнул в сторону черного доспеха.
— Ну?! — нетерпеливо подпрыгнула Гончая.
— Нет, — поспешил отвернуться наемник, чтобы его не заподозрили в жадности. — Ты взял, что хотел?
— Угу. А теперь идем, пока солнце не встало. И без того долго провозились, — отозвалась она, поднимая с пола приличных размеров мешок, который успела собрать. — Только теперь полезем в обратном порядке: сперва пойду я — уберу защиту, чтобы тебя тут не похоронило, и только потом — ты. Рот лишний раз не открывать, за меня не хвататься, как за любимую жену, — сам подхвачу, когда надо, не то меч придется вернуть обратно и констатировать, что его несостоявшийся хозяин был неосторожен. Как только достигнешь выхода, крикнешь, а выберешься там же, откуда начинал спускаться. Все понял?
Стрегон, слишком сильно обязанный ворчливому пацану, чтобы обращать внимание на насмешки, молча кивнул. Старательно закутал подарок в собственную куртку, сунул его под мышку и первым направился к светлому пятну, которое за то время, что они были внутри, ощутимо побледнело. Мальчишка чуть задержался, чем-то зашуршав в темноте. Затем вдруг хихикнул и стремглав кинулся к болтающейся веревке. Опередив наемника буквально на секунду, высоко подпрыгнул, ухватился за веревку и, таща на спине раздувшийся, кажется, еще больше мешок, проворно вскарабкался наверх.
Стрегон терпеливо дождался, пока веревка перестанет извиваться, как повисший на суку питон, вцепился в перевязь зубами и так же шустро поднялся. На выходе послушно подал голос, снова дождался, пока над дырой покажется знакомая вихрастая голова.
