– Я не хочу уничтожать вашу расу. Меня оклеветали – и те, кто шел за мной, и императорские прихвостни. Все ложь. Я добиваюсь только, чтобы вы признали нас равными. Чтобы человеческая раса проснулась. Все мои песни – они о пробуждении. Не о войне!
Ветер бьет наотмашь по стенам рыбацкой хижины, и мое тело отзывается новой вспышкой боли. Ветер, что внутри, хочет на свободу. Любой ценой. Даже если придется разорвать плоть в клочья. Человек гладит мое лицо, разметанные по подушке волосы.
– Прости меня, Виана. Я не знал, что ваши девушки… Я найду способ снять этот проклятый браслет. У меня появилась новая идея, я сегодня должен встретиться с одним магом.
– Человеческая раса не рождает магов, одних шарлатанов, – шепчу я. – Да и что, если я не смогу справиться со стихией? Если я убью тебя?
Я чувствую свою обреченность. Браслет может снять только саган-жрец после сложного ритуала, да и не зря ж говорят, что женщина не способна совладать со стихией. Опять накатывает мутная волна боли. Смерть уже дышит в шею, щекочет лопатки острою косой. Однако я ни секунды не раскаиваюсь, что сбежала из отчего дома с этим человеком. Родители заставили бы меня выйти замуж, чтобы спасти жизнь. Брак – другого пути у саганы нет. Но сама мысль о том, чтобы принадлежать какому-либо мужчине, кроме Десмея, мне отвратительна. Настоящей любви плевать на любую практичность, настоящая любовь не останавливается перед страхом смерти.
Ветренники не терпят неволи. Такими нас создала Богиня, и пусть женщине грешно следовать собственной природе, но я истинная ветренница. Чем и горжусь.
Все это я шепчу склонившемуся надо мной мужчине.
– Я ненавижу вашу проклятую Империю! Площади столицы красные от твоей крови, – рычит вдруг Десмей. – Позови меня! Я услышу. Я приду даже из ниоткуда. Позови меня.
* * *Невест осталось девять. Следующим утром мы собрались во дворце, в кабинете принцессы Варагад, немолодой уже саганы, внешне очень похожей на горбоносого. Здесь пахло книгами. На стенах висели гобелены с изображением битв. На многочисленных шкафчиках, комодах, столиках, причудливо изукрашенных резьбой и позолотой, среди книг гнездилось множество статуэток, птичьих чучел, засушенных букетов. Одна стена целиком была отведена выставке диковинных музыкальных инструментов. Среди привычных глазу струнных – причудливый золотой зигзаг. Или глиняная чаша с круглым отверстием сбоку – как на ней играть? Руки чесались, но дотрагиваться было боязно, пока не подошла принцесса и сама не вручила мне этот горшок.
– Дикари называют его гзам. Мой муж привез его с Калмистских островов. Там всегда лето.
Принцесса, вдова генерала Варагада, слыла одной из образованнейших женщин Империи. Заметив наш интерес, охотно, с видимой гордостью стала рассказывать о своей музыкальной коллекции, о том, как та или иная вещь попала к ней в руки, о странах, откуда они приплыли, показывала, как на них играть.
Эльяс и Риннэн стояли возле принцессы, иногда очень тихо переговариваясь, когда вдруг беловолосая водяная сказала едва слышно, но уже чуть громче, и как раз в тот момент, когда принцесса на миг умолкла, поглаживая очередную свою драгоценность:
– Почему скучно? Мне, например, очень интересно.
Л’лэарди Варагад услышала. Замерла на миг. Бросила косой взгляд на Эльяс. Златовласка порозовела щеками, но очаровательно улыбнулась, изображая невозмутимость. Принцесса усмехнулась тонкими губами и сказала другим, гораздо более сухим тоном:
– Действительно, я слишком увлеклась, а между тем нам необходимо обсудить много важных вопросов.
Она пригласила нас сесть и приказала лакею подать напитки. Эльяс бросала на Риннэн яростные взгляды. Я тоже готова была поклясться, что водяная допустила подобную оплошность неслучайно.
Как я поняла, принцесса взяла на себя роль в некотором роде организатора и церемониймейстера императорского отбора – роль, которую в прошлые века брала на себя мать-императрица. Л’лэарди Варагад предупредила, что желает познакомиться с нами поближе – златовласка на этих словах сощурилась на Риннэн еще злее; далее принцесса объяснила наши обязанности на будущую неделю: завтра тринадцатый, поминальный, день со дня смерти бывшего императора. Его Величество все еще скорбит и потому приказал отменить все связанные с коронацией и отбором невест празднования на целую неделю; горожанам и гостям столицы надлежало носить траурные шляпы, а невестам каждое утро посещать поминальные службы и ездить в сиротские приюты, больницы для бедных, нищие городские кварталы, целиком посвятив себя на это время делам милосердия.
Я еще ни разу не была в городских трущобах, человеческих больницах или приютах; мне даже подумалось, что грядущая неделя должна быть лучше предыдущей.
* * *А потом к нам заглянул Его Величество. Лакей не возвестил о высочайшем присутствии, мы все оказались застигнуты врасплох, когда беззвучно отворилась дверь и Его Императорское Величество, как всегда, в простом черном мундире, вырос на пороге. Безмятежно улыбаясь поднявшемуся переполоху, пригласил нас всех на прогулку.
– Л’лэарди Верана, почему вы не приветствуете вашего императора? – Когда его взгляд упал на меня, тон голоса из веселого мгновенно стал холоден, колюч. Я поймала себя на том, что, засмотревшись, даже не встала с кресла.
– Простите, – бормочу, вскакивая, склоняюсь в самом низком реверансе. Пока идем в дворцовый парк – император с Эльяс и черноволосой водяной под руку впереди, остальные следом, – больно щиплю себя за руку. Это уже слишком! Уже слишком! Новое грубейшее нарушение всех правил этикета! Я не хотела, честно!
В дворцовом парке осень уже стала полноправной хозяйкой. Дорожки и пока зеленые газоны чисто выметены, но деревья неудержимо роняют все новую и новую позолоту. Я избегаю наступать на листья – они представляются мне кем-то вроде павших солдат летнего воинства. Ветер донимает сквозь тонкую шаль, суровый, будто вовсе и не брат. Осень словно пытается нашептать мне какую-то истину. Юность проходит. Цветы замерзают. Свой срок есть у всего.
У дев-саган срок быть юными и вольными короче, нежели мужской; но, может, так и положено природой?
Опять вспоминаю предутренний сон. Возлюбленная Ринки Десмея пожертвовала жизнью ради недолгой возможности быть вместе. Сумею ли я – разумеется, это только умозрительные рассуждения, – сумею ли я пожертвовать стихией, если встречу настоящую, великую любовь?
– Л’лэарди Сибрэйль Верана!
Встрепенулась, выныривая из задумчивости, спешу на зов Его Величества.
– Наблюдая за вами, я понял, что вы слишком избалованны и больны гордыней. Завтра – грустный день для Империи. Всем нам стоит склонить головы и умерить страсти в память об ушедшем. Вам, вероятно, в силу характера и скверного воспитания трудно проявлять почтительность и смирение. Я намерен преподать вам урок.
– Какой же, Ваше Величество? – шепчу.
Ах, как светло улыбалась Эльяс, слушая мое унижение!
– Завтра
