Козимо знал, что папу обвиняют не просто в растлении, но в изнасиловании многих женщин и даже совсем юных девушек. Не было никакого насилия, каждая отдавалась с восторгом, даже если для нее близость первая в жизни, и потом оставшиеся земные дни вспоминала о папских объятьях. Впрочем, в постели Бальтазар меньше всего был папой, но страстным опытным любовником, знающим чаянья женщин и умевшим доставлять удовольствие и себе, и им. Это Козимо тоже знал, слышал, как вздыхают те, кто Бальтазару уже не надобен. Позови он, помани не пальцем — взглядом, снова с восторгом отдались бы.
Но вечеринка закончилась, пора отправляться домой.
Они вышли вместе с Поджо. Козимо невольно помотал головой:
— Много неожиданного сегодня увидел и услышал.
— Ты про папу? Не устаю ему удивляться, каждый день новой стороной поворачивается. Он определил нам всем пенсии по пятьдесят дукатов, знаешь?
— Кому?
— Никколи, Бруно, мне… Даже Хризолору приказал платить, чтобы о содержании не думали, только о философии. Козимо, я буду рад, если ты поедешь. Разных людей увидишь, много нового и интересного. Отец не против?
— Я его еще не видел, он завтра приедет.
— У твоего отца серьезные дела с Коссой?
Козимо беззаботно кивнул, словно речь шла о мелкой сделке:
— Банкир курии. Конечно, дела.
— Да нет, посерьезней, — понизив голос, усмехнулся Браччолини.
Теперь Медичи потребовалось большее усилие:
— Не знаю. Я в Риме, они здесь…
Лгать хорошему человеку всегда нелегко. Козимо выручило появление вдали темной фигуры. Флоренция не столь опасна, как Рим, но все же закутанный в плащ человек мог означать что угодно.
— Вот кого сторонись. Фон Ним, та еще гадина.
Козимо вспомнил, что Дитрих фон Ним — секретарь папы. Кому он опасен?
— Соглядатай. Следит, записывает… Собирает сведения. — Поджо передернуло от одного вида темной фигуры.
— Для кого?
— А кто дороже купит. Выждет момент и продаст. Мы папе предлагали эту гадину в Тибре утопить. Не позволил, сказал, что если бы в поединке убили, то грех отпустил, а так — нет. Но фон Ним на поединок не идет, ужом уползает, оружия не носит, чтобы не дать повод. — И вдруг громко окликнул: — Господин фон Ним, вы не меня ли ищете? Запишите, что я был у своего учителя Никколо Никколи, пил вино и декламировал Данте.
Человек в черном плаще припустил вдоль по улице подальше от Браччолини и братьев Медичи. Лоренцо хохотнул:
— А давайте я его догоню и… Мне папа не запрещал.
Поджо схватил его за плащ:
— Не смей. Не пачкай руки.
Но младший Медичи не сдавался:
— Он едет в Констанц?
— Конечно, как же без этой гниды?
— Вот мы его по дороге с кручи и спустим, — весело обещал Лоренцо. — Руки пачкать не буду, ногой подтолкну.
Козимо подумал, что брат вполне способен совершить такое. И в ту минуту не знал, пугает ли его сия возможность, или все же нравится.
Поджо в ответ только хмыкнул, что вполне могло означать согласие.
Позже вечером, укладываясь спать, Козимо впервые задумался о степени осведомленности Поджо Браччолини. Секретарь папы, составляющий ему не скучные официальные бумаги — для таких есть противный фон Ним, а те, которые не для любых глаз, должен знать много больше любого соглядатая. Неужели и о тайной стороне банка Медичи тоже знает? Тогда сам Козимо глупо выглядел перед Поджо.
Хотя нет. Эти дела не для разговоров на улице и даже не для ушей беспокойного Лоренцо, время быть посвященным в тайны семейного бизнеса для младшего Медичи еще не пришло. А может, Браччолини и вовсе проверял его, Козимо, на предмет болтливости?
Хорошо, что отец с детства приучил держать язык за зубами. Лучше недосказать, чем выболтать, — прекрасное правило для тех, кто имеет дело с огромными деньгами и тайнами сильных мира сего. Впрочем, и для всех остальных людей тоже.
— Дядя, я хочу за него замуж!
Бенедетто де Барди обомлел от такого заявления племянницы. Где это видано, чтобы юная особа вообще вела речь на эту тему?! К тому же не с матерью или теткой, а с дядей!
Чуть растерявшись от напора Контессины, банкир невольно поинтересовался:
— За кого?
— За Козимо де Медичи.
Проследив за взглядом племянницы, Бенедетто действительно увидел рядом со своим партнером его старшего сына Козимо.
— Козимо приехал из Рима? Что заставило Джованни вызвать сына? Не случилось ли чего-то в их семье? Или в римском отделении банка проблемы?
— Дядя, вы слышали, что я сказала? Я хочу замуж за Козимо де Медичи! У них в семье все в порядке, а о делах в Риме вы сами вчера говорили, что те идут прекрасно.
— Что на тебя нашло? Где это видано, чтобы дочь графини хотела замуж за сына банкира?
Контессина поморщилась:
— У дочери графини из приданого старый палаццо, на ремонт которого нет ни солида. А сын банкира многим даст фору.
— Ты права, ты во всем права… Но я не знаю, не сосватал ли кого-то Козимо? Может, он потому и приехал во Флоренцию?
— Так узнайте!
Племянница права — лучшего мужа, чем Козимо де Медичи, ей не найти. А ему лучшей жены — тоже. Это сразу поймет и Джованни де Медичи.
Да, поймет отец Козимо, но только не мать Контессины!
У племянницы Бенедетто нет богатого приданого, их семья серьезно пострадала за последние десятилетия, но у нее есть главное, чего нет у Медичи, — родословная. Контессина может гордиться своими предками не потому, что те сидели на денежных мешках, они были аристократами. В Республике Флоренции графы и герцоги не в почете, но это только с виду, в действительности у власти все равно те, за кем предки-аристократы, и сколько бы граждане Флоренции
