— Как и вы, — фыркнул Козимо, глядя вслед удалявшейся в спальню супруге.
Семейная жизнь начиналась как-то не так, как должна бы. Он терпеть не мог задавак вроде своей тещи Камиллы де Барди, но вынужден признать, что младшая синьорина Барди, вернее, теперь синьора Медичи весьма примечательная особа, которую придется покорять.
И все же Контессина олицетворяла для Козимо то, что его тяготило, — обязанность поступать так, как велят долг и семья, а не так, как хочется. Каждый по себе знает, что можно делать одно и то же с удовольствием, если по собственной воле, или с муками, если по чужой. Потому покорять жену Козимо не очень-то хотелось.
— Ты до сих пор ждешь? Твоя супруга не слишком расторопна.
Вот только Лоренцо с его насмешками не хватало!
Козимо фыркнул:
— У моей жены женское недомогание.
— И потому тебя не пускают в постель? — озабоченно поинтересовался брат. — Пойдем ко мне, не спать же здесь.
— Глупости! — Козимо решительно шагнул к двери. В конце концов, он имеет право спать в собственной постели.
Служанка успела помочь Контессине переодеться, но при виде вошедшего мужа юная синьора Медичи юркнула под одеяло. Козимо показалось, что она даже пискнула. Вид у укрывшейся до самого носа Контессины уже не был таким боевым. И все же стоило служанке выйти, супруга напомнила:
— Я же сказала, что у меня…
— Помню, я вас не трону. Как долго еще продлится это недомогание? На сколько дней мне придется задержаться? — Козимо проводил допрос, стаскивая рубашку и штаны. Он вовсе не собирался идти на поводу у жены. И в их семье не принято иметь разные спальни.
Стоило приподнять одеяло, чтобы лечь, как Контессина немедленно оказалась на другом краю кровати и замерла, напряженная, словно натянутая струна. Козимо понял, что она боится.
— Чего вы так боитесь? Если вы не девственница, знать об этом будем только мы с вами.
То, как Контессина в ответ замотала головой, подтвердило вспыхнувшую догадку Козимо. Он тихо рассмеялся и решительно потянул к себе жену, ныряя рукой к низу ее живота:
— Ну-ка, иди ко мне. Никакого недомогания у тебя нет. Но бояться не стоит, я буду бережен.
Когда позже Контессина лежала, уткнувшись носом в его плечо, Козимо поинтересовался:
— И чего ты боялась?
— Тебе не понравиться. Я неумеха.
Давно он не смеялся с таким удовольствием!
— Любой мужчина предпочтет в первую ночь обнаружить в постели неумеху.
Казалось, что у этой пары все будет прекрасно.
Но через три дня, как и было оговорено, Козимо нежно целовал жену, прощаясь, а еще через сутки уже практически не вспоминал о ней — между ними встало дело.
Еще через неделю, когда дамы сидели с вышивкой, исподтишка наблюдавшая за невесткой донна Наннина осторожно поинтересовалась:
— Ты не забеременела?
Контессина помотала головой:
— Нет.
— Ну и ладно. Молода еще, будут у вас дети. — И так же осторожно добавила: — Контессина, ты только не жди от него писем. Козимо хороший, но для него сначала всегда будет дело. — Вздохнула. — Я от его отца месяцами посланий не получала, да и те, что были, больше на приказания походили. Медичи не умеют говорить и писать красивые слова. Но верным Козимо будет, это не Лоренцо.
Через два года Контессина будет так же утешать юную супругу Лоренцо, а через полтора десятилетия, когда результат неверности Козимо издаст свой первый в жизни крик, напомнит эти слова свекрови. Наннина в ответ только со вздохом разведет руками:
— Все когда-то случается впервые…
Слабое утешение, но до него предстояло прожить еще очень нелегкие годы.
Глава IV
Дорога в Констанц, хотя и была длинной и тяжелой, пролетела как один день.
Сначала Козимо ехал в составе папской делегации, кардиналам были нужны деньги, а он все же их банкир. Когда путешественников обступили горы, дорога сузилась до ширины ущелий, а то и вовсе троп, процессия немилосердно растянулась. Теперь деньги уже не были нужны, и Медичи получил возможность двигаться со своей скоростью.
Это и хорошо, и плохо. Рядом с Коссой ехали и его секретари — кроме Дитриха фон Нима, и Бруно, и Браччолини. По вечерам на привалах они устраивали долгие посиделки с беседами под звездным небом, делились знаниями, обсуждали возможности на обратном пути посетить дальние обители, чтобы поискать сохранившиеся старинные рукописи.
Пока ехали, наступила осень, к тому же в горах с каждым днем становилось прохладней. Когда кавалькада всадников, повозок, телег и пеших людей превратилась в вяло ползущую цепочку, собираться на такие посиделки стало невозможно, Козимо уехал вперед и путешествовал уже самостоятельно.
Он не забыл разговоры о затерянных в горах монастырях, а потому, увидев где-то вдалеке крест над часовенкой или монастырские строения, спешил туда. Не всегда это были обители, чаще просто часовни, а то и пустующие полуразваленные здания.
Но однажды им повезло, в сопровождении своего помощника Антонио и ловкого слуги Гвидо Козимо поднялся к небольшой обители, которую между гор заметили совершенно случайно. Монахи приняли их приветливо, накормили, предлагали остаться на ночь, показали библиотеку. Продать ничего не обещали, да и покупать нечего, имеющееся Козимо не заинтересовало. Он щедро пожертвовал обители, попросил молиться за себя и своих родных.
Знать бы, как немного погодя пригодится этот маленький тихий монастырь!
Когда возвращались на тропу, Гвидо успел куда-то отлучиться:
Объяснил:
— По делу.
Антонио недоумевал:
— Какое может быть дело в горах. Хочешь под куст присесть, так не стесняйся, мы отвернемся.
Козимо со смехом кивнул на пастушью хижину, стоявшую чуть в стороне от остальной деревни в несколько таких же домов. Неугомонный Гвидо явно приглядел там какую-то красотку. И когда успел?
— Побьют его когда-нибудь, — вздохнул Антонио.
— Били, не помогло.
Вечером
