Лоренцо вздохнул. Старший брат прав, дядя Аверардо слишком тяжело перенес известие о ссылке в ненавистный ему Неаполь, куда еще и отправиться предстояло одному, но Синьория Флоренции его просьбу продлить срок поездки не удовлетворила, а когда бедолага просто слег от лихорадки в Ферраре, не в состоянии двигаться ни верхом, ни ползком, его объявили мятежником и подчистую ограбили, конфисковав имущество в пользу Республики. Козимо обещал дяде, что все вернет, когда вернется сам. Не успел, Аверардо все же отдал богу душу.
— Все равно жалко дурака Мари.
— Знаешь, попавшие в капкан лисицы часто отгрызают себе лапы, чтобы выжить, пусть и калеками. Мари — та самая лапа, которой стоит пожертвовать. Если у него не хватило ума ни во что не ввязываться, хотя я просил об этом всех, то пусть сам и отвечает. Медичи должны выжить и вернуться! — Чуть помолчал и добавил: — Даже без Мари.
Синьория Флоренции поблагодарила мессира Козимо де Медичи за такую помощь, но срок изгнания не уменьшила ни ему, ни кому-то из семейства. Мари попал в тюрьму по обвинению в измене, правда, казнить его тоже не решились.
Трудный вопрос задал отцу Пьеро:
— Но разве не наш долг попытаться выручить Мари? Он хотел как лучше.
Козимо вопрос сына не понравился совсем, он не стал рассказывать о лисе и лапе, но счел нужным все же объяснить свое поведение.
— Пьеро, мы живы, пока едины. Так всегда говорил мой отец. Когда-то Медичи проиграли потому, что поступали и говорили друг против друга. Если мы хотим вернуться и вернуть себе положение, то должны быть одним целым и не давать ни малейшего повода усомниться в нашем законопослушании, обвинить нас в мыслях об измене. Поступок одного дурака может испортить все и навсегда отрезать возвращение домой.
— Но разве это не предательство?
Пьеро возразил нерешительно, ему очень хотелось донести свое понимание верности роду до отца, но юноша не находил подходящих слов.
— Ты говоришь о моем поступке? Я предпочту предать одного Мари, чем всех Медичи и Флоренцию. Миланцы во Флоренции! Мари глуп, но об этом должен был подумать. И еще: тот, кто нарушает волю Медичи, не может считаться членом нашей семьи, а с чужими я поступаю жестоко.
Козимо видел, что Пьеро не согласен, сыну жалко молодого, немного старше его самого, родственника. Поморщился — наследник удался нравом непонятно в кого.
Ринальдо Альбицци боролся до конца, но Флоренция продержалась всего год. Потом новый состав Синьории проголосовал за возвращение всех Медичи и восстановление их в правах. Ровно через год 3 октября 1434 года Козимо выслушивал предложение Флоренции вернуться. Это предложение было больше похоже на мольбу о помощи.
Козимо не стал тянуть, понимая, что Альбицци может устроить еще что-нибудь. Но если отъезд был царским, то возвращение более чем скромным — никакой пышной встречи, хотя флорентийцы готовились. Он не мог видеть толпу, которая год назад требовала его казни, а теперь была готова целовать руки. К тому же у Козимо была другая цель — месть!
Двух месяцев хватило, чтобы сменить состав Синьории, удалив из нее сторонников Альбицци, да большинство и сами были готовы присягнуть Медичи, но Козимо старательно делал вид, что не играет в начавшейся охоте на ведьм никакой роли. Это все Синьория, это они… А мессир Козимо Медичи всего лишь помогает нуждающимся и заботится о возвращении и восстановлении своей семьи. Большой семьи — целого клана Медичи, сплоченного, как никогда раньше, вокруг своего вожака.
И вот уже Альбицци и его сторонники приговорены к ссылке и штрафам, куда меньшим, чем их соперники, но все же. Козимо не жалел никого. Любой, кто помогал Альбицци или просто не сказал слово в защиту самого Козимо, пока тот сидел в «гостиничке», изгонялся безжалостно. Предавши единожды, кто же тебе поверит…
Ринальдо нашел возможность высказать свою досаду победителю.
— Мессир Медичи, — поверженный Ринальдо Альбицци смотрел на соперника с сожалением, — не приписывайте победу себе. Если бы я тогда не поддался на блеф вашей супруги, вы бы живым из «гостинички» не вышли. Будьте благодарны за свою жизнь ей.
Козимо промолчал, потому что не понимал, о чем говорит Альбицци.
В тот же вечер дома он строго поинтересовался у Контессины:
— О каком блефе с твоей стороны, который спас мне жизнь, говорил сегодня Альбицци?
Жена поморщилась:
— Что было, то прошло, Козимо. Я не хочу об этом вспоминать.
— Придется. Я должен знать.
— Ты победил, твои враги проиграли. Чего ты еще хочешь?
— Знать, что моя жена делала за моей спиной!
И тут Контессина разозлилась. Отослав служанку, которая помогала укладывать волосы в сетку на ночь, она плотно прикрыла дверь и вернулась к кровати. Нахлынули воспоминания о пыли в балдахине. За все это время его так и не вытрясли, не до того.
— Хочешь знать? Эта не тысяча флоринов взятки спасла тебя и всех Медичи, а страх Альбицци за его родных!
Пришлось рассказать о визите к Ринальдо и об обещании расправы со стороны Сфорца.
Козимо слушал молча, когда Контессина закончила, готовая уйти совсем, потому что больше не могла терпеть несправедливость по отношению к себе, муж поинтересовался чуть дрогнувшим голосом:
— Как же ты после этого согласилась остаться во Флоренции?
— А ты спрашивал моего согласия, Козимо? Ты просто приказал!
— Ринальдо мог тебя уничтожить.
Контессина отвернулась, чтобы Козимо не заметил все же выступившие слезы.
— Он и обещал это сделать, только сначала желал расправиться с тобой у меня на глазах.
Козимо подошел к жене, вдруг опустился перед ней на колени, уткнулся лицом в ее бессильно опущенные руки:
— Контессина,
