Оттанцевав менуэт и мазурку, сели за стол, отдавая должное хозяйским наливкам и яствам. Новоиспеченный подполковник и кавалер Анны почти непрерывно произносил тосты, так что вскоре уже изрядно накушался и, по знаку супруги, слуги увели его в спальню – почивать.
– Хорошо, что он не буйный, – поставив опустевший бокал на стол, вскользь заметил Бедряга. – А Викентия, старосту, на волю так и не отпустил. Даже на радостях – так-то… Слушай-ка, Денис Васильевич – а где же наш граф? Его же тоже пригласили.
– Занемог граф, – Денис пригладил усы. – А может, и просто занемогшим сказался. Да понять его можно.
– Понять-то можно, – встрял в разговор сидевший рядом хорунжий Талаев. – Однако я давно еще хотел сказать… Вот те французы, что по твою, Денис, голову шли. Ведь кто-то же их предупредил! Первый отряд – да, мы врасплох застали. Однако вторые нас во всеоружии встретили. Значит, готовы были, знали.
– И правда, – штабс-ротмистр качнул головой. – Значит, кто-то предупредил. Скорее, кто-то из тех, кого мы громили.
– Да нет, – щуря и без того узкие глаза, Талаев окинул присутствующих столь внимательным и цепким взглядом, словно собирался отыскать шпиона вот прямо здесь и сейчас. – Из деревни никто не выбрался… Всех мои казачки догнали. Если и предупредил – из своих кто-то.
– Из своих, – Денис помрачнел лицом. – Так вы думаете – француз?
– Так а больше некому!
– Потрясающая логика! – хлопнув в ладоши, полковник скривился и, подозвав слугу, подставил опустевший бокал… Потом подумал и, отставив вино, потянулся к чарке…
– Оно и правильно, – одобрительно усмехнулся хорунжий. – Ну, Денис Васильевич… с наградой тебя!
Давыдов вдруг засмеялся:
– Да всех нас с наградами. Ежели каждую по отдельности обмывать – никакой водки не хватит!
В светло-голубом бальном платье с открытыми плечиками Сонечка была чудо как хороша и казалась Денису какой-то греческой нимфой. Изящно завитые локоны, тонкие руки, синие сияющие глаза…
– Ах, Сонечка… Все-таки как же ты хороша.
– Я знаю…
Девушка улыбнулась, и слова ее заглушила громкая музыка – заиграли вальс, танец, считавшийся не очень пристойным. Слишком уж там прижимались… и в том многие находили особою прелесть и шарм.
Закружили по натертому полу пары, такие изящные, томные… воздушные, как мотыльки.
– Что ты будешь делать, когда прогоним французов? – обнимая партнера за плечи, спросила Сонечка.
– Воевать дальше, – не задумываясь, ответил Денис.
– А потом? Когда война совсем-совсем кончится?
– Не знаю. Честно сказать, не знаю… Как-то не думал пока.
Давыдов и в самом деле не думал. Не до того было. Война-то еще не закончилась, шла, гремела вовсю.
– Ах, Денис, здесь так душно… Давай в беседку пойдем.
– Как скажешь, – чинно кивнул гусар.
Вальс кончился, и оркестр тотчас же заиграл мазурку. Денис мазурку любил, но возлюбленной красавице уже обещана была беседка. Мило улыбнувшись дамам, Давыдов прихватил с собой бутылку вина и бокалы, накинул на плечи шинель и вышел в сад.
Смеркалось. Как всегда осенью – рано. Льющийся из больших «французских» окон свет падал на узенькие аллеи. Мокрые от дождя опавшие листья липли к коротким гусарским сапогам. Кругом, вдоль аллей, росли какие-то густые кусты и деревья, кажется, крыжовник и яблони.
Да, яблони – вон и яблочки еще висят. Как раз и сорвать – закусить. Хмыкнув, Давыдов прижал к себе бутыль и бокалы, привстал на цыпочки, потянулся…
Позади вдруг послышался тихий смех.
– Давай лучше я. Я ж тебя повыше. Пусть не намного, но все-таки…
– Сонечка, друг мой! – резко обернулся полковник. – Я думал, ты уже там, в беседке.
– Задержалась, – девушка отозвалась так же резко, отрывисто, словно бы нехотя бросив слова. – Один там… старый знакомец.
– Клеился?!
– Что-что?
– Ну… смысле – отвратительно себя вел?
– Да нет, – отмахнулась Софья. – Так… слегка…
– Так, может, его – саблей? – Денис грозно подкрутил усы. – Ты только скажи! Все для тебя сделаю… Не веришь?
– Верю. Только вот замуж я за тебя не пойду.
– Почему? – несколько обескураженно переспросил Давыдов. – Почему это не пойдешь.
– Ты сам знаешь, – Сонечка мягко взяла его под руку. – У меня свои планы. Впрочем, мы с тобой об этом уже говорили. Не надо еще раз начинать… поверь, мне больно.
– Но мы же…
– Молчи… Тсс!
Денис пылко поцеловал накрывший его рот пальцы…
– Грешники мы с тобой, да… – прошептала барышня. Прошептала без особого уничижения, даже с какой-то долей удовлетворения, что ли… – Я вот тут думала… Если мужчине и женщине вдвоем хорошо… пусть и какое-то время… То, наверное, не такой уж и страшный то грех. Бог простит! У меня есть знакомый батюшка, отец Алексий – это просто чудо. Во всем меня поддерживает… вот и про грех наш скажет – замолим.
– Конечно, замолим, – уверенно мотнув головой, Давыдов повысил голос: – Да и не грех это никакой. Я не женат и ты не замужем. Кого мы с тобой обманываем, кому мешаем?
– Все же стоит скрывать все в тайне…
– Как шпионы?
– Ага…
Обняв Дениса за шею, Сонечка властно притянула его к себе и принялась целовать в губы. Поцелуи быстро становились все крепче, все горячее, так, что совсем скоро влюбленных охватил такой жар, что…
– Бежим в каретную, – едва переведя дух, шепнула девушка. – Там тепло… там нет никого… я знаю…
В каретной и впрямь оказалось тепло, и даже вполне уютно, разве что темновато. Прямоугольное, вытянутое в длину помещение, освещалось догорающими в жаровне углями. Красные блики прыгали на лаковых обивках телег и колясок.
– Вон та бричка, кажется, подойдет…
– Ты откуда знаешь, что здесь никого…
– Фекла. Служанка моя. Она с местным шорником… Он у нас сейчас… ремонтирует что-то.
Снова поцелуи… и трепетно бьющиеся сердца… и блеск глаз… и страстный шепот…
Сняв с девушки плащ, Дэн покрыл поцелуями ее плечи и шею…
– Милая… повернись…
– Ах… смешной ты какой! Борода эта… волосы…
Ах, чертовы завязки… чертовы шелковые завязки… Какие-то крючочки, бантики… еще бог весть что… Ага! Наконец…
Вот и голая спинка… нежная шелковистая кожа… горячая, как огонь! Погладить, погладить, обнять… поцеловать… вот, меж лопатками… ах… опуститься ниже… Да! И свою-то одежду сбросить не забыть!
Голая по пояс Софья повернулась к Денису лицом, помогая возлюбленному раздеться… Сбросив всё, Дэн поцеловал ее в живот, поласкал пальцами стремительно твердеющие соски, накрыл губами… руки же его тем временем освободили барышню от остатков одежды… Какой тонкий стан! Стройные бедра… ямочки… лоно… Прижать к себе… так…
Заколыхалась коляска. Послышались вздохи, стоны… сначала томные, тихие… потом все громче и громче… И вздохи эти, и стон улетели вверх к потолку, к крыше… в небо! Да пусть… пускай… И правда – если двоим хорошо, то разве это грех? Тем более никто никого не обманывал, не предавал.
Ведь не грех же? Ведь так? Ведь правда?
* * *Почивать долго на лаврах партизанам не пришлось. Уже на следующий день пришло известие о большом французском конвое. Весть доставили местные крестьяне, весьма недовольные принудительным освобождением
