«Чертова каракатица! Мерзкое тарантулово потомство!»
Он швырнул в протез пластиковой бутылкой из-под…. Эризийская мадонна! И я хлебал это хантурианское пойло?
Протез шмякнулся и закатился под стол…
Боже! Как низко я пал!
Это привело Дора в чувство похлеще любых увещеваний и психологических маневров. И освежило ему память. Он резко вспомнил, что протез управляется по комьюните.
Вскоре Дорвард уже стоял посреди лаборатории на одной ноге, вернее, на двух, но одна из них была ненастоящей. Он критически разглядывал себя в интерферентное зеркало, намеренно сузив его до половинки… Ничего… Сидит как влитая. Правда, слегка уродлива и громоздка, но… Это же только временно.
В течение получаса, регулируя нейронастройки, Дор приноровился и ощущал протез почти как собственную ногу. Хотя с ним особо не побегаешь, но передвигаться можно весьма сносно, не заботясь о равновесии. А проблемы с таковым были с тех пор, как…
Дорвард выпил настойку, и его замутило. Он до сих пор ощущал справа невнятную холодную пустоту. Это неестественное половинчатое одиночество порой настолько пугало, до дрожи и холодного пота, что вот прямо сейчас ему хотелось забиться в угол, закрыть глаза, погрузиться в темноту и… Дор справился с приступом моно-паники. Пошатываясь и кренясь вбок, двинулся в реанимационную, сперва потихоньку, но постепенно ускоряясь… Он туда дошел и приоткрыл створку… Сердце… Одно сердце! Мучительно билось… Дор так боялся, что Гидеона там больше нет, но… Внутри кто-то разговаривал. Доктор заглянул в отсек.
На табурете возле климат-камеры сидела Мира и говорила с Гоном… Дора как будто окатило кипятком. Он ворвался в реанимационную, невзирая на медленный протез и застыл… Гидеон по-прежнему лежал в прозрачной капсуле. Синюшный, с черными прожилками вместо вен… Неподвижный и каменный, как неживой. Изо рта у него торчали трубки. И только светоиндикаторы на сквозной поверхности колпака показывали, что в брате еще теплится жизнь. Мира обернулась на шум и встретилась взглядом с бледным и помятым Дорвардом. В глазах у нее блестели слезы… Дор открыл рот, порываясь что-то сказать, но в этот момент у него завибрировал комьюните. Вызывал капитан. И Дор вышел, не оглядываясь на Миру.
– Док, – строго прозвучал голос Шадора. – Нужна твоя-тво… в общем, помощь.
– Что случилось?
Вдох-выдох…
– Как безопасно добыть холдейские слезы?
Вдох-выдох…
– Гхм… – Дорвард от неожиданности закашлялся, проклиная похмельный сушняк и припомнив заодно тот давний случай с капитаном и холдеянкой. – Странный вопрос, Рерих. Я думал, ты знаешь.
– Откуда?
– Ты же у нас специалист, – язвительно ввернул Дор.
– Прекрати! Я серьезно. Как мне заставить поплакать холдеянку? Без риска для себя.
– Ну, если так… Никого заставлять не нужно. У меня-ме… – Он запнулся и покосился в сторону реанимационной. Никак не привыкнуть! – У меня все есть. Целых две пробирки. Заходи.
– Нет, лучше подопытного доставят к тебе.
– Кого?
– Заключенного – дейгарца.
– Э-э… – Дор онемел от неожиданности, вот Гидеон бы с ходу придумал, как отвертеться. – Эм-м… Н-не надо… Не убрано у меня!
– Так наведи порядок в медлабе. Я скоро буду.
«Черт!»
Двумя часами позже на тюремном блокпосту царило оживление.
Нет, заключенные смирно сидели по своим камерам. Ка-Таго размышлял о смысле и скоротечности жизни. А еще придумывал, как ему умереть с честью, в зависимости от типа казни… Кортеса недавно привели из госпиталя, где зачем-то в присутствии капитана облили какой-то соленой жидкостью. Впрочем, разведчик догадался, что это холдейские слезы. По вкусу и запаху. Ну, хоть какое-то развлечение.
Охранники собрались в радиальном отсеке гауптвахты. Хотя, по правде говоря, сторожить заключенных не было нужды. Из крепко запаянных металлических мешков не выбраться даже сверчку и молекуле не просочиться, но… Курсанты-вахтенные и не сторожили. Они с утра приняли пост и теперь резались в карты. Так же, как и некогда рувы, а ныне арестанты, запертые в своих камерах.
В помещении находились не только охранники. Возле камеры Джона-Кортеса… Трудно стразу привыкнуть к тому, что у него другое имя… Прямо на полу у переборки притулилась Арисса и вязала мужу носки. Спицы ей соорудил Сэм из отработанных энергостержней, а шерстью снабдил Бенси, за пирожки. Пришлось оторвать от сердца и от любимого мужа. Но и ему кое-что перепало. И скоро будут готовы носки, а после и шарф, а то, поговаривают, в тюрьме по ночам холодно… Девушку огорчало, что Кортес не желает с ней общаться, а она изо всех сил пыталась завязать с ним беседу, за вязанием…
– Сэмми, привет!
Тюремщики привыкли к визитам этого худенького светловолосого резервника и беспрепятственно пропускали его. Тем более тот приносил им сигары, которые выменивал у того же Бенси на запчасти с оружейного склада.
– Что-то давненько к нам не заглядывал.
– Дежурил…
– А чего у тебя китель так оттопырился? Сиськи отрастил?
Отборный ржач.
Парнишка покраснел.
– Да ну вас! Вам – вот.
Сэм отдал охране сверток, и пока они его потрошили, направился к камере ка-марга. Лег на пол, приоткрыл нижнюю дверцу, куда обычно просовывали пайки.
– Ка-Таго?.. Не спишь?
– Сэм?
– Я тебе яблок принес.
Он достал из-за пазухи по одному спелые красные яблочки и закатил их в камеру через отверстие для пайков.
– В оранжерее дежурил.
– А тебя не накажут?
Ка-Таго свесился с лежанки, поймал яблочки одно за другим и спрятал под скатку одеяла.
– Не-а, – в отверстие виднелась половинка лица, кончик носа и светлая прядь, упавшая на щеку.
– Тебе не стоило приходить.
Обиженно моргнул серый глаз.
– Это мое решение.
– Хорошо…
По правде говоря, Ка-Таго был ему рад. И сам не понимал, почему он – суровый ка-маргский воин – привязался к этому смешному булфергцу.
– Что новенького у вас в казармах? Давай рассказывай, а то в новостях сплошной маразм Тарантула о «наших великих целях».
Крейсерная пропаганда!
Но поговорить они толком не успели. Охранники подорвались как укушенные, попрятали карты.
– Атас! Капитан близко!
Ариссу
