– Все это bezrassudstvo. Директор надеется, что я совершу ошибку. Как-нибудь себя выдам. Но этого не случится.
Не сомневаюсь! Ты хитрая стерва…
Эту мысль прервала острая боль. Схватка – такая сильная, что Сейхан ахнула, и тело ее инстинктивно напряглось, словно в попытке защитить ребенка во чреве. Оковы врезались в запястья и щиколотки. Боль длилась на протяжении двух вдохов-выдохов, затем улеглась, и Сейхан вновь откинулась на кровать.
– Der’mo! – выругался охранник, ткнув электрошокером куда-то между ног Сейхан.
Она боялась туда смотреть. На время обследования с нее сняли эластичные подштанники для беременных, но нижние трусики оставили; и сейчас Сейхан ясно ощущала, что тонкая хлопковая ткань мокра насквозь. У нее кровотечение!
Валя лишь раздраженно нахмурилась.
– Скажи, пусть принесут ведро воды. Чтобы она подмылась, когда мы ее освободим.
– А как же ребенок? – спросил охранник, не сводя глаз с окровавленной Сейхан.
– На ребенка плевать. – Валя похлопала себя по карману. – У нас есть доказательство, что он жив. По крайней мере, был жив пять минут назад. Остальное не важно.
Сейхан все еще тяжело дышала, ее руки и ноги дрожали, скорее от страха, чем от боли. Она не отрывала взгляд от безмятежно спящего младенца на экране.
Валя взглянула на часы.
– Так, что у нас теперь по расписанию?.. Бери девчонку.
Сейхан рванулась с кровати, загремев наручниками.
Валя обратила к ней бесстрастный взгляд.
– Не дергайся. И не волнуйся, давление повысится. И потом, – она кивнул на ноги Сейхан, – это может повредить ребенку, da?
– Что ты хочешь сделать?
Валя задумчиво стерла со щеки розовое пятнышко – остаток маскировки.
– Я только что навещала капитана Брайант.
Кэт…
– Боюсь, дела у нее плохи. Очень плохи. И это лишь вопрос времени. – Валя пожала плечами. – Однако, пока я была в больнице, мне удалось подобраться достаточно близко к доктору Каммингс и поставить «жучок» на ее телефон.
Сейхан подумала о Лизе Каммингс, жене директора Кроу. По крайней мере, Кэт там не одна. Но что понадобилось Вале в больнице, что за игру она ведет?
– Зачем тебе прослушивать ее телефон?
Новое пожатие плеч.
– Кое-кто чрезвычайно упрям. Слишком упрям. Придется убедить его в серьезности наших намерений.
Валя подтолкнула охранника и кивнула в сторону девочек.
– Vzyat’ devushku! – повторила она.
Чтобы понять, о чем речь, знать русский язык Харриет не требовалось. Она вскочила и забилась в дальний угол кровати, прижимая раскрытую книжку к груди, словно щит.
Однако ей не о чем было беспокоиться.
Вместо нее охранник схватил Пенни и перекинул через плечо. Девочка вопила, брыкалась – но похититель, словно не замечая этого, вынес ее из комнаты.
Валя двинулась к дверям.
Сейхан рвалась из своих пут, понимая теперь, почему после процедуры ее оставили прикованной к кровати.
– Освободи меня!
– Скоро, – бросила Валя. – Освободим и принесем ведро.
Дверь с лязгом захлопнулась за ней.
Сейхан повернулась к Харриет.
– Все будет хоро…
Грохот выстрела заставил ее подскочить на месте.
Харриет зарылась еще глубже в подушку.
Сейхан смотрела на закрытую дверь, понимая, что не сдержала свое слово.
Прости меня, Кэт!
18 часов 47 минут
Лиза сидела у постели подруги, держа ее за руку. Никого больше в палате не было, и она не трудилась смахивать слезы с глаз. Мысленно Лиза молилась о том, чтобы Кэт наконец обрела покой; кому, как не ей, знать, как страдала подруга в последние часы и минуты жизни? Можно лишь воображать, какую муку испытывает умирающая мать, не зная о судьбе своих дочерей…
Тугой узел сжался в груди.
Мы должны были сделать больше! Должны были ее спасти!
Однако винить врачей она не могла. Джулиан и его команда старались изо всех сил. Двадцать минут проводили они полное неврологическое обследование: щипали Кэт за руки и за щеки, проверяли зрачки на свет, провели несколько ЭЭГ. Даже на время отключили пациентку от аппарата искусственного дыхания, чтобы проверить, не вынудит ли ее избыток углекислого газа сделать хотя бы один самостоятельный вдох.
Заключение было неопровержимо – и безнадежно.
Кэт утратила не только высшие мозговые функции; она не демонстрировала больше никаких признаков активности ствола головного мозга – тех базовых рефлексов, отсутствие которых заставляет медиков вынести вердикт: «Мозг мертв».
Кэт больше нет.
Рука ее в руке Лизы была по-прежнему теплой и казалась живой; но Лиза знала, что это иллюзия. Одеяла с подогревом и теплое внутривенное питание поддерживают в теле постоянную температуру. Такую же иллюзию создает аппарат искусственного дыхания, ритмично поднимающий и опускающий грудь. Даже гормоны, необходимые для нормальной работы организма – вазопрессин для почек, тиреоидин для обмена веществ, другие гормоны, поддерживающие иммунную систему, – теперь поступают в тело извне: мозг больше не отдает команды, позволяющие их вырабатывать.
Единственное в теле Кэт, что еще работало самостоятельно, – сердце, упрямое, как и она сама. Сердце продолжало биться в мертвом теле, словно призрак былой жизни, не желающий уходить. Однако признаком жизни это назвать было нельзя – известно, что сердечная мышца способна некоторое время сокращаться даже вне тела. Без искусственного дыхания сердце Кэт остановилось бы в течение часа.
Медики в таких случаях говорят о «поддержании жизни»; но это неверно. Жизни в теле Кэт больше не осталось; не было и надежды на воскресение. Все аппараты вокруг постели, весь уход за этим безжизненным телом служат иной цели – поддержанию функционирования органов.
Эта процедура применяется, чтобы дать родственникам возможность приехать издалека и попрощаться с умирающим, пока в нем сохраняется хотя бы подобие жизни.
Однако, по сути, это обман, жестокая насмешка.
Любимый человек, с которым они прощаются, уже мертв. Здесь его нет.
Во время перелета Монка во Францию Лиза сообщила ему о состоянии Кэт. Медицинское образование не позволяло Коккалису обманываться, питать ложные надежды. И все же Лиза предложила ему держать Кэт на аппаратах, пока он не вернется. В состоянии «живой смерти», сказала она, тело можно поддерживать около недели.
Монк отказался.
«Пусть упокоится в мире, – решил он. – Я с ней уже попрощался, поцеловал – зная, что этот поцелуй будет последним».
Так что сейчас врачи поддерживали в Кэт подобие жизни ради иной цели.
Вошел врач – как его зовут, Лиза не помнила – в сопровождении двух медсестер и ординатора.
– Операционная готова, – сообщил он.
Лиза кивнула, не в силах говорить; она боролась с рыданиями. Встала, в последний раз сжала руку Кэт и отошла от постели. Врач и медсестры заняли ее место, начали отсоединять аппаратуру и готовить тело к транспортировке в операционную.
При жизни Кэт подписала согласие на посмертное донорство органов.
Когда Лиза узнала об этом, это совсем ее не удивило. Такова была Кэт – стремилась спасать других даже после собственной смерти.
Лиза стояла посреди палаты, пока тело не выкатили наружу, затем устало опустилась на стул. Она знала, что Кэт покинула тело задолго до того, как тело покинуло палату. И все же без нее палата опустела – и страшная тяжесть пустоты обрушилась на плечи Лизы, пригибая ее к земле.
Не в силах даже шевельнуться, она сидела
