– Дайте топор мне, – сказала Марья.
– Ты не лезь, – сказал я.
– Да, – добавил Потык. – Это мужское дело.
– За огнём следить будешь, – сказал Тороп.
– Хорошо, – сказала Марья. – Как скажете. Только я всё равно не понимаю. Почему его просто не убить?
– За что? – спросил Потык.
– Ну… Он орёт. Мешает вам жить.
Потык улыбнулся с превосходством.
– Ну и что? – спросил он. – У меня сосед как браги напьётся – тоже орёт. Не убивать же его.
– Сосед, – возразила Марья, – это человек. А змей – это нежить.
– Почему нежить? – возразил Потык. – Просто зверь, тварина. Ящерица, только большая. От человека мало отличается. Так же жрёт, так же спит. Зачем убивать?
Марья покачала головой.
– Он ваших детей пугает.
– Хватит болтать, – сказал я. – Ещё будет время. Пойдёмте, надо найти помост.
Мои спутники нестройно вздохнули: устали слишком. Чтоб поднять их дух, я поднял руки к небу и закричал:
– Горын за тыном!
– Горын за тыном! – повторили, надсаживаясь, Тороп и Потык.
А девка-бродяжка не повторила: ей незнаком был боевой клич воинов межгорья.
Остаток светлого дня мы потратили, вышибая дубинами просеки в крапивно-малинных дебрях.
Сначала отыскали помост: древнее, скрипящее под собственным весом сооружение из длинных, частично сгнивших жердин, увязанных меж собой кореньями и травяными косицами; одним концом помост упирался в землю, другим – нависал над краем тына.
По помосту можно было разбежаться вволю – да и сигануть на ту сторону, в змеевы владения.
Мы расчистили пятак у нижнего края помоста и там зажгли первый костёр и разбили стан: разоблоклись, расстелились, развесили сушиться обмотки.
Ещё два костра сложили в пятидесяти шагах на запад и на таком же расстоянии – на восход, но до темноты зажигать повременили.
На обустройство стоянки и на раскладывание кострищ ушёл весь вечер.
Всё это время змей никак не показывал своего присутствия, лишь один раз коротко, тяжко захрипел; полетел над верхушками деревьев гулкий позык; как будто усилился смрад, но спустя время его выдуло ветром.
Мы к тому времени уже сидели у костра, готовили оружие и отдыхали.
По старой воинской привычке я прислушивался – не дышит ли в окрестностях какой зверь, или разумный враг, не подкрался ли кто, подманенный светом костра, – но ничего не происходило в округе, ни тур, ни медведь, ни кабан не подошёл поглядеть на незваных гостей. Только два или три раза огромные луни бесшумно пролетали над нами, сверкая жёлтыми глазами и угрожающе ухая – пытались прогнать чужих со своей земли; но чужие не уходили.
Иногда мне казалось, что змей не спит, а только прикидывается, на самом деле – подкрался и замер, сокрытый за чёрной оградой, и разнюхивает, или даже наблюдает через дыру, нам неизвестную, – примериваясь напрыгнуть и убить.
Но я гнал от себя наваждение. Вся долина знала, что змей совсем плох, что силы его кончились, и дальше тына ему хода нет и уже не будет.
Марья не имела оружия, в сборах не участвовала, смотрела то в огонь, то на Потыка.
Под вечер в молодом парне разыгралась кровь, он не сводил глаз с девки и устроился точить нож таким образом, чтобы в свете костра его было хорошо видно.
Тороп, наоборот, изнемог полностью, заскучал, и как лёг, голыми ногами к огню, так и заснул. Вот женатая жизнь: человек привыкает есть в одно и то же время, ходить одними и теми же путями, из дома в катух, из катуха к озеру, от озера на поляну, а там и обед, а после обеда по хозяйству пройтись, изгородь поправить, – а тут и вечер, и опять поешь, и мёда выпьешь, или пива, а тут и женщина тёплая, а на ночь можно ещё что-то в рот забросить, и вот, через три года такого удовольствия, ноги уже не несут тебя за сто вёрст киселя хлебать; ломит пояс, вяжет загривок, саднит плечи дорожная поклажа.
Недавно ты был молодой, резвый и борзый, а теперь уже тяжёлый, и если вечером не выпьешь – засыпаешь недовольный, в тоске по домашнему беличьему одеялу.
Вечера в наших краях в это время года длинные. Меж светом и темнотой целая жизнь проходит. Захрапел Тороп, повернувшись на бок и натянув на голову козью покрышку. А малой Потык, наоборот, совсем изнемог молчать; поправил пальцем наточенное лезвие, отложил оселок, ловко повертел нож в пальцах, убрал за пояс – и не выдержал. Оборотился к Марье.
– Я спросить хочу.
– Спроси, – разрешила Марья.
– Лучше с глазу на глаз.
– Нет, – сказала Марья, – давай при всех.
Потык посмотрел на спящего Торопа, на меня: я сделал вид, что ничего не слышал.
Я бы тоже хотел отдохнуть перед ночным делом, но сон не шёл; всё стояла перед глазами широкая спина птичьего князя, всё гудел в ушах его тяжкий, как будто каменный бас.
Непросто, скажу вам, видеть живого оборотня во всей его грозной силе. А ещё страшней видеть главного из них, самого опасного, и не просто видеть, а изведать его сокровенные тайны. Холодок смерти бегал по моему хребту, и я понимал: случайная встреча с князем птицечеловеков была очередным дурным знаком; уже ясно было, что нынешний поход к змеевой лёжке обернётся чем-то необычным.
– Ладно, – сказал Потык, улыбнувшись девке стеснительно и озорно. – Вопрос такой: если не найдёшь своего жениха – что будешь делать?
– Как это не найду? – спросила девка. – Обязательно найду. Почти нашла уже.
– Но если? – осторожно продолжил Потык. – Вдруг, допустим, – он пошевелил пальцами, – так выйдет, что не найдёшь?
– Тогда домой вернусь, – сказала Марья. – У меня дома – отец. Сёстры. Хозяйство большое.
– Тебе домой идти – три года.
– И что?
– Пока дойдёшь – полжизни истратишь. Лучше у нас останься. В долине.
– Не понимаю, – сказала девка, подумав и улыбнувшись краем губ. – Ты сватаешься, что ли?
– Нет, – сразу ответил Потык, напугавшись. – Ты что? Просто спрашиваю. Нравится тебе у нас?
– Где «у вас»? – спросила Марья. – Здесь? В лесу? У тына?
– В долине.
– Нет, – ответила Марья. – Не нравится. Глухое место. Медвежий угол. У меня дома – гораздо веселей. Людей побольше, лес почище. Нет, мне тут не нравится.
– Ну и зря, – сказал Потык. – Ты ничего, значит, про нас не поняла.
– Неправда, – ответила Марья. – Многое поняла. Вы люди честные, чистые. Все – самой древней породы. Мне повезло, что я вас встретила. Но оставаться здесь я не хочу, это точно.
– Наша долина, – сказал Потык степенным, как бы заёмным тоном, – есть последняя тёплая юдоль. Дальше на север – только лёд и мёртвый холод. Мы угодны богам, и боги нас берегут. Это я тебе говорю не чтоб заинтересовать. Я свататься
