– Ясно, – сказала Марья. – Дальше не продолжай. Вам нужны девки, чтоб разбавить стоячую кровь. Иначе боги сотрут ваше племя с лица земли, как стёрли до того тысячи других племён. Вы боитесь, что пропадёте. Вот ваша правда.
– Да, – ответил Потык. – Так. Никакое племя не хочет умирать, и мы не хотим.
– Тогда, – сказала Марья, – открывайтесь миру. Не живите наособь.
– Не умеем, – возразил Потык. – Если не мы будем жить наособь – тогда кто? Мы и есть те, кто живёт наособь. Обитатели отдалённых земель. Хранители края вечных льдов. Мы всегда были сбоку, и такими останемся. И пока нет никаких знамений, чтоб указывали на то, что наше племя исчезнет.
– Понимаю, – сказала Марья. – Но на самом деле боги уже стёрли твой народ. Мир населяют тысячи народов, и все они движутся, перемещаясь с места на место, с гор – в леса, с лесов – на равнины, с равнин – в степи, и так далее. Если племя не движется – оно исчезает. И вы, если не хотите исчезнуть, должны идти.
– Куда? – спросил Потык.
– Неважно. Во все стороны.
– Из этой части мира, – сказал Потык, – только два пути. На юг и на север. На севере лёд, там ничего нет, кроме холода и смерти. А на юге нас не любят. Здесь конец мира, тупик. Здесь кончаются все дороги. В этой долине наше племя обрело мир и счастье, эта земля греет нас и кормит досыта. Мы не хотим никуда идти. Мы хотим, чтобы к нам приходили другие. Мы всех зовём. Мы любому рады. Мы даже князя себе позвали со стороны. У нас – соболиные куны и красная рыба. Мы круглый год едим мясо и ягоды. Мы заячьи шкуры за мех не считаем. Повторяю: правда нашего племени не в том, чтобы уходить отсюда, а в том, чтобы звать всех сюда.
Марья улыбнулась.
– Это тебя волхвы научили? – спросила она.
– И волхвы, – ответил Потык, не смутившись. – И деды. И мать с отцом. И сам я так считаю.
– А ты был хоть раз где-нибудь, кроме этой долины?
– Конечно, был, – сказал Потык. – Ходил на север, за ледяной перевал. У нас в деревне все парни ходят на север. Там бесчисленные оленьи стада и грибные поляны, такие, что за день не обойти… И везде – великаньи кости…
– Понятно, – сказала Марья. – Напомни, как тебя зовут.
– Потык, – сказал Потык.
– Сколько тебе лет?
– Двенадцать.
– Ты, Потык, – сказала Марья, – хороший парень. Но ты ещё не взрослый, а я – уже. Ты должен понять, что кроме твоей долины есть ещё триста таких же долин, и везде живут такие же племена, и везде есть грибные поляны и красная рыба.
Я, конечно, подслушивал, притворяясь спящим; я понимал: Потык шпарил по выученной премудрости, он всё хотел заинтересовать девку собственной учёностью, умением поддержать беседу.
– Нет, – сказал он. – Ты не понимаешь. Наше богатство не в рыбе и не в ягодах. А в нас самих. Мы народ сильный, но не злой. Баб своих любим и бережём. Если останешься – тебе у нас будет хорошо. Старшины найдут тебе жениха, и ты будешь счастлива…
Марья весело засмеялась.
– Прости, Потык. Только мал ты пока судить про моё счастье…
Она хотела добавить ещё что-то.
Но тут змей проснулся.
Сначала мы услышали хрип и глухой стук: так гремели старые изглоданные кости, окружавшие гада со всех сторон.
Потом мы почуяли его дыхание – горячее и невыносимо тухлое.
Потом он закричал, и от этого крика я весь как будто обратился в лёд; слишком длинным, тяжким и страшным был этот звук, исходящий, казалось, прямо из глубин вечности; таким криком змей, наверное, обращал в бегство целые великаньи стада. И я, далеко отстоящий от тех древних животных, тоже безотчётно захотел вскочить и броситься прочь.
– Рано проснулся, – сказал я. – Вставайте. Пора за дело. Он может опять уснуть, а нам это не нужно.
Тороп очнулся от дрёмы.
– Теперь идите все сюда и слушайте, – велел я.
Товарищи мои уселись подле, нахмурились; малой Потык всё косился на девушку.
– То, что вы нынче увидите, – сказал я, – вы никогда не видели. Подготовьтесь к худшему. Любой неверный шаг – сломаете ноги, или шею. Или вообще на куски распадётесь. Делайте только то, что я говорю. Вперёд меня не лезьте. Оружие держите в руке, наготове. Увидите гада – не робейте, но и не дурите. Особенно ты не дури, – добавил я, посмотрев на Потыка.
– А чего сразу я? – спросил Потык.
– А того, – ответил я, – что ты перед девкой покрасоваться захочешь.
Марья усмехнулась.
Потык обиделся, но не возразил.
– Не красуйтесь, – сказал я. – Кто в бою красуется, того первого хоронят. Красоваться потом будете, когда дело сделаем. И помните: главное – уйти целыми. Тварина не слабая, махнёт лапой – снесёт башку. А ежели в пасть к ней угодите – будете сожраны. Кто из вас хочет быть сожран?
Сябры мои промолчали; никто не хотел быть сожран.
– Добро, – сказал я. – Ещё раз повторяю: если гад кого из вас пошатнёт, повредит или насмерть погубит – позор падёт на меня. Потому что я – вас повёл. Потому что я там много раз был. Потому что я знаю, что́ там, а вы не знаете. Я позора не хочу, я привёл вас сюда живыми и здоровыми, и уведу такими же. В общем, мне на вас наплевать, я вас всех знать не знаю, мы два дня как познакомились. Но если вы с этого дела не вернётесь, а я вернусь, то люди скажут: что же ты, опытный человек, сам вернулся, а молодых неумелых насмерть положил? – и мне будет нечего ответить. Я не хочу такого. Поэтому – слушайте меня, подчиняйтесь сразу, а кто не подчинится – того сразу по башке двину. Это вам понятно?
– Да, – ответили все, и Тороп, и Потык, и Марья, и кивнули согласно.
– И ещё, – сказал я, – последнее. И самое главное. Когда начнётся самая жара, вы все потеряете разум, глаза нальются кровью, вас поглотит боевой морок. Не поддавайтесь ему, сохраняйте ровную дрежу. Будьте осторожны. В бою думайте только о себе и о своих товарищах. Больше ни о чём не думайте. На рожон не лезьте. Берегите себя. Соберите все силы, какие только возможны. Легко не будет. А теперь идите, запаливайте костры – начнём работу.
Марья резво поднялась на ноги, подожгла от нашего огня хвойную ветку, побежала к другому костру.
Малой Потык с такой же горящей веткой направился к третьему.
Взвилось пламя, взлетели кривыми мгновенными дорожками искры, осветив просеку вдоль тына на добрых двести шагов, в обе стороны от нас.
Ещё
