– Спасибо, – бормочет Леобен. – Очень щедро с вашей стороны.
– Вам следует принять душ и переодеться, – сверкнув клыками, продолжает мужчина. – Мои люди сейчас же проводят вас в комнаты, но мисс Агатте придется пройти со мной в штаб.
Дакс резко бледнеет и делает шаг вперед.
– Вы не можете забрать ее.
Он решил, что они собираются запустить расшифровку прямо сейчас, что я вот-вот умру. Он не понимает, что у «Небес» нет кодировщиков, которые смогли бы воспользоваться папиным файлом и разобраться в процедуре так быстро. Вот почему Дакс здесь. Вот почему папа включил его в свой план. Он один из немногих людей на планете, умеющий расшифровывать коды.
– Что происходит? – прищурившись, спрашивает Коул. Он поворачивается к Даксу: – Что-то не так?
– Нет, все хорошо. Я просто поболтаю с ними, – говорю я и выразительно смотрю на Дакса. – Я серьезно. Все будет хорошо.
Дакс неохотно кивает, а Коул провожает меня подозрительным взглядом, пока я следую за охранником.
Надеюсь, со мной все будет хорошо.
Глава 31
Охранник ведет меня по улицам, на которых высажены деревья и рядами стоят красивые, чистые дома. Некоторые сады ломятся от фасоли, зелени и идеальных помидоров, которые, скорее всего, перекодированы вдоль и поперек. Мы останавливаемся возле большого дома, который выглядит вполне обычно, если не обращать внимания на металлическую сетку вокруг стен. Она создает клетку Фарадея[26] над зданием, которая должна задержать любые беспроводные сигналы, которые поступают или выходят из дома. Охранник подводит меня к истертым каменным ступеням и открывает железную дверь, запуская в пульсирующее сердце сети Новак.
Внутри пол укрыт проводами, протянувшимися к огромным рядам компьютеров, за которыми работают техники со стеклянными взглядами. Почти у каждого есть то, что «Картакс» называет «несанкционированным кодом». И некоторые из них таковы, что вампирские клыки охранника кажутся игрушкой. У одной женщины львиная грива, спускающаяся вниз по ее спине, у другой – три блестящих линзы на затылке, а у человека, который несет моток кабелей, есть хвост, которым он начинает размахивать, когда замечает меня.
– Катарина.
Новак с улыбкой пересекает комнату, одетая в форму из черной искусственной кожи со светящимися кобальтовыми полосками на плечах, которую я видела на ней во время трансляций. Она выглядит молодой, может, слегка за тридцать, но в ее глазах есть что-то жуткое. Один из них блестит слишком ярко, а значит, он, скорее всего, искусственный – к нему подключена крошечная камера, благодаря которой она может видеть волны бо́льшего диапазона. Конечно, это полезно, но на это жутко смотреть.
На самом деле, в ней все немного жутковато.
– Я так рада встретиться с тобой после стольких лет.
Она тянется, чтобы пожать мне руку. У нее на носу поблескивает серебристая сережка, а на шее виднеется татуировка двойной спирали, которая исчезает в алых волосах. Ее рукопожатие твердое, но пальцы холодные, как и взгляд.
– Я волновалась за тебя с тех пор, как ты разорвала наш разговор на прошлой неделе.
Я смотрю на остатки трифаз, еще виднеющиеся на моей коже.
– Вы выбрали очень оригинальный способ позаботиться о моей безопасности.
– Ты мой лучший хакер, Рысь, – с улыбкой отвечает она. – Конечно, я волновалась. И отправила Агнес сообщение с просьбой проверить, как ты там, но не получила ответа. Я уже раздумывала отправить на твои поиски людей, но мы получили анонимную наводку, что ты путешествуешь по стране с зашифрованной копией вакцины. А когда с нами связался Маркус, то мы решили, что должны во что бы то ни стало найти тебя. И я безумно рада, что ты согласилась присоединиться к нам.
Я нахмурилась. Анонимная наводка? Должно быть, ее отправила Агнес. Но если она связалась с Новак, почему ничего не написала мне?
– Я с радостью помогу расшифровать вакцину, – говорю я. – Но у меня есть некоторые требования.
– Требования? – удивленно моргнув, спрашивает Новак.
– Вы уже видели код, который поможет ее расшифровать?
Она кивает, и что-то в выражении ее лица подтверждает мое предположение: она прочитала код, и ее люди понимают, что для расшифровки вакцины необходимо использовать мое тело, но не знают всех подробностей. Только мы с Даксом разбираемся в папином стиле кодирования так хорошо, что смогли быстро выяснить тонкости процедуры. И это дает преимущество. Если я правильно разыграю свои карты, то, возможно, смогу обмануть их и получить из этого какую-то выгоду.
– Тогда ты должна понимать, что вакцина не расшифруется, если я этого не позволю, – говорю я. – Папа написал алгоритм так, чтобы «Картакс» никогда не смог заставить меня расшифровать его. И я позволю это сделать только в том случае, если вы распространите его среди всех выживших на поверхности и в бункерах.
Новак щурится.
Все, что я только что сказала – ложь, но там есть и доля правды, из-за которой все звучит правдоподобно. Для расшифровки не требуется моего согласия, я даже могу находиться без сознания. Имеют значение лишь мои клетки, но мы с Даксом единственные, кто это знает.
– Да, – наконец говорит она. – Я знаю об этом. Но есть кое-что, о чем должна знать и ты, мисс Агатта.
– И что же?
Она приподнимает бровь:
– То, что твой отец, наверное, уже давно должен был сказать.
Новак говорит, что ей нужно все подготовить, поэтому она оставляет меня в комнате, заполненной фотографиями, на которых задокументированы события последних двух лет. Здесь есть размытое по краям изображение с глазного имплантанта, на котором запечатлены беспорядки на оживленной улице в центре города. Я уже видела эту фотографию. Ее сделали в Чикаго, когда посреди города сломался автобус с зараженными на второй стадии людьми, которых везли в карантин. Кто-то запаниковал и открыл дверь, и запах от их тел вырвался на улицу. Это одно из самых масштабных проявлений гнева. В толпе гнев превращается в безумие. Обычно он подталкивает нападать на зараженных, но чем больше людей он охватывает, тем сильнее нарастает истерия, и в конечном итоге все без разбора бросаются друг на друга. В тот день, когда гнев наконец отступил, на улицах лежали сотни тел.
Я прикусываю ноготь на большом пальце, вглядываясь в обезумевшие глаза людей на фотографиях. Нет ничего хуже, чем понимать, что как только тебя коснется запах гидры и охватит гнев, ты навредишь людям против своего желания. И у меня возникает вопрос, не это ли чувствует Коул, когда срабатывают его инстинкты защиты?
– Мисс Агатта?
Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Охранник с лей-линиями стоит у двери.
– Мы готовы вас принять. Сюда, пожалуйста.
Кивнув, я отвожу руку ото рта и понимаю, что сгрызла ноготь на большом
