Люди выживут, и им уже ничего не будет угрожать, но это не умаляет того факта, что фактически это насилие.
– Встань на метку, Агатта, – доносится из динамиков.
Я шагаю вперед на кусок пленки и поднимаю взгляд на камеры.
– Леобен, это ты? Где ты?
Раздается смешок.
– Да. Я в командном центре Новак, помогаю ее людям подключиться к сети «Картакса». Я буду транслировать твой алгоритм. Вижу, ты позаимствовала кое-что у Цзюнь Бэй.
Встревожившись, я скрещиваю руки на груди.
– Не думаю, что у нас был большой выбор.
– Я и не возражаю. Любому, кто настолько безумен, чтобы отказаться загружать вакцину, вероятно, не следует доверять контроль над панелью.
Я прикусываю губу и киваю. Он прав, и я это знаю. Это единственный способ победить вирус. Так почему же все это кажется мне таким неправильным?
На несколько секунд воцаряется молчание. И когда Леобен начинает говорить вновь, его голос звучит ласковее.
– Дакс рассказал мне о расшифровке.
Я замираю и бросаю взгляд на экран Дакса. Он все еще вертит головой и рассматривает себя с разных сторон. Он не слышит нас. И, надеюсь, что Коул тоже, где бы он ни находился.
– И что он сказал?
– Он рассказал мне все, потому что решил, что мне стоит об этом знать на случай, если Коул, ну… если Коул сделает то, на что его запрограммировали.
– Ох. – Я нервно потираю шею, не зная, что сказать.
– Я недооценил тебя, – говорит Леобен. – Я думал, что ты такая же, как Лаклан, но это не так. Прости меня и не волнуйся, я разберусь с Коулом.
Я сглатываю:
– Мы с Коулом не… Я воспользовалась советом, который ты мне дал. Я стараюсь не допустить нашего сближения.
Леобен вздыхает:
– Знаешь, может, тебе не стоило меня слушать.
– Что?
Но прежде чем он успевает ответить, красная лампочка надо мной вновь мигает и динамики с шипением отключаются.
Трансляция началась.
На экранах Дакс и Новак смотрят прямо перед собой и ждут, когда мы выйдем в эфир. Они готовы, но я нет. Я до сих пор не разобралась в том, что чувствую по этому поводу. И не знаю, в какую позу мне встать, как смотреть или улыбаться. Я вижу чужое отражение и должна произносить чужую ложь.
Из динамиков начинает литься гимн «Картакса» – несколько громких и зажигательных аккордов. Но постепенно он сливается со звуками фанфар, с которых начинается каждая трансляция Новак. Вступление заканчивается, и купол внезапно заполняется белым ослепляющим светом. Я сдерживаюсь, чтобы не вздрогнуть и не закрыть глаза. Судя по всему, мы уже в эфире, и три миллиарда человек сейчас смотрят на меня.
На экране Новак транслирует свою фирменную улыбку.
– Добрый вечер, – говорит она. – Спасибо, что пришли, чтобы разделить этот особенный эфир с нами. Как вы знаете из сегодняшних объявлений, мы скоро начнем распространять вакцину гидры. Чтобы обсудить это, я пригласила сегодня двух важных человек. Слева от меня мисс Катарина Агатта, дочь покойного Лаклана Агатты и хакер «Небес», известная под именем Рысь.
Я растягиваю губы в неестественной улыбке. Мне кажется, что линзы купола пульсируют, словно передают мне все внимание мира, а не наоборот.
Новак поворачивается направо.
– А это доктор Дакс Крик собственной персоной. Наш герой, дамы и господа. Автор вакцины гидры.
Моя улыбка застывает. Я смотрю на экран Дакса. Он должен поправить Новак. Должен объяснить, что ее написал папа, а он всего лишь помогал ему. Должен сказать, что он даже не знает, как работает вакцина, но вместо этого Дакс одаривает Новак улыбкой.
– Ее писала целая группа ученых, – говорит он. – И исследования доктора Агатты сыграли решающую роль в написании вакцины, так же, как и усилия остальных участников моей команды.
Его команды? Мой желудок сводит. Что это, черт побери, за фигня? Как он может так спокойно лгать о чем-то столь важном?
– Вы скромничаете, – говорит Новак. – Я читала сообщения о недавнем сбое в бункере «Хоумстэйк», когда воздушные шлюзы не закрылись во время стандартной блокировки. Вы вошли в систему и закрыли эти шлюзы, рискуя жизнью, чтобы спасти живущих там людей. И вы посвятили последние два года жизни написанию вакцины, которая спасет всех нас. Мне кажется, что я ни капли не ошиблась, назвав вас героем.
Мое сердце колотится о ребра. Нет. Это был не Дакс. Я использовала его логин и пароль для доступа к серверам «Хоумстэйка». Именно я закрыла воздушные шлюзы. А Дакс предложил использовать тот алгоритм взлома.
И теперь он забирает себе все заслуги. За папину работу. За меня.
А я ничего не могу с этим поделать.
Если я начну возражать Даксу в прямом эфире, то это поставит под сомнения вакцину. Я не стану говорить ничего, что вызовет подозрения у выживших, смотрящих эту передачу. Но если я буду и дальше стоять и молчать, позволяя Даксу и Новак лгать, то все посчитают, что мое молчание – знак согласия с ними.
Это не должно иметь значения. Мне не нужно признание, и я уверена, что папе все равно было бы, чье имя станет носить вакцина. Если она поможет людям, которые в ней нуждаются. Но это не облегчает ситуации, в которой мне приходится стоять и слушать ложь человека, который через несколько часов воткнет в меня кабель и убьет меня.
Я собираюсь позволить этим людям лишить меня жизни, а они лгут обо мне с улыбками на лицах.
Голова начинает кружиться. Дакс и Новак продолжают рассказывать о вакцине, о «Картаксе», о лабораториях, о новой единой спутниковой сети. А я лишь стою и смотрю на них, пока они не замолкают, а Новак не произносит мое имя.
– Катарина? – нахмурившись, повторяет она. – Разве я не права?
Я лишь сверлю ее взглядом. И даже не знаю, о чем она только что спрашивала. Шок от предательства затопил мои мысли и заглушил все звуки. Мне хочется рассказать миру правду – Дакс не спасал людей в «Хоумстэйке», не писал код вакцины и даже не знает, что в ней. Никто из нас этого не знает, но мы все равно собираемся закачать ее в панели каждого, даже не спросив их согласия.
Это должно было произойти не так. Папа разработал план, как все должно произойти, и мне не верится, что он хотел,
