– А Коул может остаться здесь, чтобы контролировать чипы? – спрашиваю я.
– Нет, – говорит Леобен. – Коул в этом разбирается еще хуже, чем компьютеры джипов. Только у тебя и у меня это действительно получалось.
Коул поворачивается ко мне:
– Почему ты хочешь, чтобы я остался снаружи?
– Потому что считаю, что он как-то воспользуется мной против тебя. Он мог убить меня во время процедуры, но не сделал этого. Мог убежать, но все еще здесь. И он оставил резервную копию моей старой панели, хотя должен был понимать, что я найду ее при расшифровке.
– Думаешь, он хотел, чтобы ты все вспомнила? – спрашивает Коул.
– Конечно, – отвечаю я. – Иначе зачем бы он отправил тебя на мои поиски? Это все часть его плана.
Леобен фыркает:
– Тогда это глупый план. Он слишком много возомнил о себе и будет убит.
– Нет, – возражаю я. – Это гениальный план. Я до сих пор не понимаю, как все должно закончиться, но почти уверена, что ему для этого нужна моя помощь. Думаю, что случившееся в Саннивейле было своего рода проверкой того, сможет ли он контролировать взбесившихся людей. Вот почему он активировал код не у всех. Но он задумал что-то масштабнее этого… Лаклан написал алгоритм не для того, чтобы свести всех с ума. Ты считаешь, что сейчас мы все контролируем, вот только это не так. Мы просто фигуры на его шахматной доске, и именно он передвигает нас. Каковы бы ни оказались его намерения, он ждал, пока мы не доберемся сюда. И я уверена – это потому, что ему необходима моя помощь.
– Но сейчас ты не станешь ему помогать, – говорит Коул. – Особенно после того, что он с тобой сделал.
– Я и не хочу этого делать, но у меня может не остаться выбора.
– Но у него не останется рычагов воздействия, если мы заблокируем его сигналы. Он ничего не сможет сделать.
– Разве ты не понимаешь? – шепчу я. – Он заставил меня вспомнить о тебе. А в твоем теле множество его алгоритмов. Я видела это, когда взламывала твою панель. И понимаю это каждый раз, когда твои глаза темнеют. Если ты отправишься туда со мной, уверена, он найдет способ причинить тебе боль. И тогда я сделаю все, что он скажет. Он заставил меня вспомнить прошлое, чтобы использовать мои чувства к тебе, манипулировать мной. Это даст ему в руки все козыри.
Коул пристально смотрит на меня, нахмурив лоб. Вокруг его глаз видны тени, а щеки впали. Он выглядит слабее и истощеннее, чем после того, как получил пулю. Я не могу смириться с мыслью, что снова потеряю его. И не буду смотреть, как он страдает. Каждую минуту с тех пор, как он вернулся в мою жизнь, Коул защищал меня, и теперь пришла моя очередь.
Он застывает, когда понимает, что я задумала.
– Нет, ты не отправишься туда одна. Точно нет.
– Ты должен позволить мне это сделать.
– Это, черт возьми, даже не обсуждается. – Глаза Коула сверкают. – Я только что вернул тебя. И не стану рисковать тем, что могу снова тебя потерять.
– Это зависит не от тебя.
Коул бледнеет. Он догадался обо всем по моему лицу, поэтому вытягивает руки, пытаясь закрыть мне рот.
Но не успевает.
– Рекумбентибус.
Слово пронзает его словно пуля. Он резко оседает, кашляет, а затем отключается.
– Господи, – говорит Леобен. – Что, черт возьми, ты только что сделала?
Я подползаю к задней двери джипа и открываю ее.
– Вырубила его. Он очнется через пятнадцать минут. Я пойду в лабораторию одна – не пытайся идти за мной. Подожди здесь и заблокируй его сигналы.
– Есть, мэм, – ошеломленно говорит Леобен. – С возвращением, Цзюнь Бэй.
Я киваю и, повернувшись, шагаю к зданию, не уверенная, что за чувства меня охватили после этих слов.
Стальная дверь, ведущая в лабораторию, не заперта. Я открываю ее и вижу темную комнату ожидания, которая есть в каждой больнице. Напротив пустой стойки регистрации с огромными рогами «Картакса» на стене стоят запыленные стулья. Как только я захожу внутрь, на потолке зажигаются трехгранные светильники, создавая дорожку из света к коридору на другом конце помещения.
Лаклан знает, что я здесь. Конечно же, знает. Скорее всего, он отслеживал наши передвижения всю дорогу от Саннивейла. Светильники мигают, призывая меня поторопиться. Лаклан проведет меня через лабораторию.
– Ну ладно, – бормочу я. – Я обязательно доберусь до тебя.
Я позволяю двери захлопнуться за мной и хромаю по коридору. Светильники на потолке вспыхивают, ведут меня мимо пыльных комнат, которые вытаскивают на свет воспоминания. Как я бегала по этому коридору в детстве, как меня, крича и пиная, тащили по нему за волосы, а из моей руки торчали провода.
Светильники приводят меня к двери без опознавательных знаков, но даже без них я откуда-то знаю, что мне нужно сюда. Чувствую это каким-то шестым чувством. Это зудит в основании черепа. Я стискиваю зубы и поворачиваю ручку.
Дверь распахивается, и передо мной расстилается сверкающая лаборатория, которую я уже не раз видела раньше. Комната из моих снов и вспышки воспоминаний во время расшифровки. Пол выложен плиткой, а за стеклянной стеной видно три остроконечные горных вершины. Они вырисовываются вдали, окутанные туманом.
Лаклан сидит напротив двери и смотрит на меня с улыбкой.
– Привет, дорогая, – говорит он. – Я так долго тебя ждал.
Я застываю. Последние два часа мне пришлось собираться с силами, чтобы встретиться с ним, но это все равно поражает меня как пуля. Он тяжело ранен. Кожа на его лице покрыта струпьями и ссадинами. Он сидит в автоматическом кресле, которое выглядит так, словно его стащили из кабинета стоматолога. Одна рука забинтована, а на другой видно множество волдырей, сочащихся жидкостью. Его запястья и шея обмотаны несколькими слоями бинтов, сквозь которые проступают пятна крови.
Но это он. Лаклан. Человек, который какое-то время называл себя моим отцом. Мы встречаемся взглядами, и это вызывает целый поток спутанных воспоминаний. Я вижу, как мы проводили дни в хижине, а затем то, какими кошмарными
