С юга порт ограничивался терриконами, которые из-за жары дымились, дым сползал со склонов, смешивался с тончайшей угольной пылью и висел над землей и морем сажевым облаком; по самим терриконам передвигались многочисленные черные фигурки с корзинами и заплечными мешками. Сату пояснил, что это китайские углетаски, промышляющие выбором из отработанной породы случайных кусков угля; при должной сноровке и везенье углетаск может набрать до полуцентнера в день, этого хватает для жизни и содержания семьи в два-три человека, минусом при таком образе жизни является высокая смертность. В среднем углетаск, работающий на терриконе, проживает два-три года, после чего следует неизбежный рак кожи.
Сату отметил, что нам не повезло с погодой – стоит жара, а вот в прохладные дни, и особенно зимой, виден континент. Сейчас же никакого континента не наблюдалось, над горизонтом висела сизая хмарь, от одного вида которой начинало першить в горле. Сату предложил осмотреть знаменитый пресс, в котором изготовляют традиционный уголь для котельных Императорского дворца, но я предпочла отправиться к карьеру.
Угольные копи являются централизованным производством; разрезы, карьеры, шурфы и копанки разной величины и глубины разбросаны вдоль железной дороги, соединяющей Углегорск с Шахтерском, земли как таковой здесь не осталось, и если представить себе разработки с высоты птичьего полета, то, думаю, увидишь одну лишь огромную яму, в которой копошится техника, суетятся люди, плюются паром паровозы и лязгают загружаемые платформы.
Добыча здесь производилась самыми разными способами – от примитивных шагающих экскаваторов до киркомотыг, причем прием разработки не зависит от места – встречаются экскаваторы, работающие в относительно небольших карьерах, врывающиеся в землю, подобно усердным кротам, а есть разрезы, похожие на опрокинутые муравейники, в которых пытают свою судьбу тысячи трудолюбивых муравьев. Такой разноброс методов Сату пояснил крайней неоднородностью и небольшой толщиной угольных пластов, организовать какую-то стандартную добычу чрезвычайно сложно, поэтому добывают, как могут; добытый уголь грузится на открытые платформы и переправляется непосредственно в порт.
Мы катили вдоль этого производства, а я старалась запомнить ощущения, посетившие меня при виде всего этого чудовищного великолепия. Пожалуй, отчаянье; да, отчаянье. Все эти люди и механизмы работали с торопливым отчаяньем и были похожи на гиен, спешивших разобрать тушу павшей антилопы до прихода льва, но бестолковые гиены, поглощенные дележом внезапной добычи, еще не знают, что лев здесь и что он приметил жертв и точно знает порядок смертельных движений и ждет только удобного момента, чтобы выпрыгнуть из засады и начать кровавую пляску, гиены не знают. И сам лев не знает, что давно уже мертв.
Мы приближались к бывшему Шахтерску, копи становились обширнее, а загрязнение воздуха сильнее, дорогу то и дело затягивало сажевыми вихрями и пыльными облаками, картины, проступавшие через эти вихри, были все фантасмагоричнее и страннее. Землю терзали необычные машины, название которым еще не было придумано, высились башни, сложенные из кривых бревен и ржавых бочек, рядом с башнями громоздились сооружения, назначение которых опять же невозможно было определить – парусные мачты с развевающимися грязными лохмотьями, дырчатые металлические пузыри, игольчатые металлические пузыри, гладкие пузыри, треножники, увенчанные угловатыми корзинами, устройства, напоминавшие опреснители; полагаю, что назначение всех этих механизмов мог бы объяснить Сату, однако я не спрашивала у него, поскольку и не хотела знать. Мы видели, как механическая многоножка, построенная на базе нескольких паровозов, пыхтела и вцарапывалась в грунт, взрыкивали шнекороторы, отбрасывающие по сторонам фонтаны рубленого угля; мы видели компрессор, похожий на коричневый морской огурец, компрессор передвигался на гусеницах и разрывал угольные пласты струей воды высокого напора; нас удивил агрегат, напоминавший средневековый требюшет, его взводило несколько десятков китайцев, после чего он обрушивал удар на угольные перемычки. И исполинская пила – в нее были запряжены сотни человек, они тянули пилу в один конец, а потом столько же тянуло ее обратно, из-под черного полотна взлетали угольные опилки, которые тут же собирали в бадьи другие китайцы.
Я закрыла глаза, но все это железно-угольное движение осталось в моей голове, а каракат катил, покачиваясь и подпрыгивая; вдоль обочины вереницей шагали люди, покрытые язвами и струпьями, с разъеденными лицами и отгнившими ушами, на плечах они несли стожки связанной сушеной рыбы, рыба вкусно выглядела и вкусно пахла, это был лосось, или морской окунь, или еще какая рыба, в рыбах я плохо разбиралась, особенно в морских. Артем не обратил внимания, а вот я была удивлена, Сату же ответил, что это как раз те самые терриконовые углетаски, рыбу они могут употреблять безо всякой опаски, поскольку все равно проживут недолго и разрушительные последствия от горбуши не успеют сказаться в столь непродолжительный срок. Это, кстати, одна из немногих привилегий углегорских шахтеров, скудное и убогое питание при жизни, и изобильный стол из рыбы и морепродуктов перед смертью; кстати, Сату заметил, что многие идут на угольные копи как раз из-за этой возможности, поскольку для остальных жителей рыбный промысел, разумеется, запрещен.
Да, несмотря на дымы и сажу, на респиратор и забитый нос, я услышала восхитительный запах копченого лосося, который невозможно спутать ни с чем другим. Я вспомнила Рождество, которое всегда отмечалось в нашей семье, вспомнила бабушку и маму, как они начинали готовиться к празднику заранее, дня за два. Они тогда перебирались в столовую и делали все как полагается: украшали стены хвойными ветками, вырезали бумажные фонари и готовили. Бабушка неспешно раскатывала песочное тесто, замешанное на яблочном и вишневом соке, на меду и на корице, разрезала его ножом на вытянутые ромбы и не спеша раскладывала на вощеной бумаге, не забывая произвести на каждом печенье узор вилкой. Мама готовила вареники, и обязательно четырех сортов – с вишней, с картофелем и луком, с творогом, с грибами; мама лепила их ловко, пальцы мелькали так быстро, что я никогда не успевала раскрыть секрет их конструирования.
Выключался свет и зажигались свечи, и все приготовление совершалось при их теплом свете; обязательно топилась печь, причем для этого использовались обязательно настоящие поленья, ни в коем случае не торфяные брикеты и не эрцаз-дрова из опилок и не уголь – лишь настоящие дрова могут правильно трещать и издавать чудесный запах горелой бересты.
В это время бабушка и мама разговаривали только о двух вещах – о Деусу и о еде, остальные разговоры не приветствовались и даже возбранялись. Жизнь Деусу была трудна и безрадостна и ничем хорошим не кончилась, и я
