Артем покраснел. Я приблизилась к нему и пересадила Ерша себе на плечи. Артем не протестовал. Он, кажется, плохо соображал. Я сама уже плохо соображала. День продолжался. Солнце поднялось выше восточного дыма, и стало жарко, я хотела снять макинтош, но Артем взял меня за локоть, правильно, лучше так, снимешь – потом не наденешь. Могут отобрать, выхватить, утащить.
Люди все прибывали.
Стало трудно дышать. Ерш не тяжелый, но давил, в голове шумело. В таких ситуациях надо или думать, или говорить. Думать, сосредоточившись и отключившись. Говорить. Думать у меня не получалось, я стала говорить.
Про то, что знала лучше всего. Про будущее. Я говорила.
Будущее должно быть непременно светлым. Разве кому-то нужно другое? Ошибочно думать, что будущее определяется настоящим, будущее определяется будущим. Будущее говорит с нами, его голос звучит каждую секунду в каждом сердце, но мы не слышим его. Хотя тысячи лет человечество училось читать его знаки. В движении воды, в форме облаков, в полете птиц.
Будущее должно быть светлым.
Китаец посмотрел на меня. Я спросила его про будущее. Он не понял.
Будущее приближалось. Настолько стремительно, что мы не успевали этого понять. Оно ждало нас за поворотом дороги, улыбалось нам. Китаец не понимал. Впрочем, это мог быть кореец. Ему все равно, его будущее коротко и печально.
Мне стало жаль корейца. И тут же он потерял сознание и повис у меня на плече, Артем схватил его за одежду и стащил в сторону, китаец не упал, остался стоять, припертый остальными.
Вдруг сделалось легче. Над толпой пролетел ветер. Я подумала, что все, солнечный удар, он прекрасно сочетался с футурологией, но неожиданно задышалось. Потерявший сознание китаец упал, я услышала хруст его костей, по которым прошли остальные.
Толпа рассеивалась, перед нами образовывались прогалины, мимо равномерно торопились люди, они задевали и толкали нас, Артем очнулся и стал пробивать путь к обочине, чтобы выбраться из этого человеческого потока.
Мы поднялись на невысокий холм и увидели, что это действительно был мост. То есть два моста – слева автомобильный, справа железнодорожный. Сначала беженцы пытались переходить реку по ним, но теперь они переходили ее и по дну, из-за этого стало просторнее.
Я сняла Ерша с плеч, и он лег на землю. Артем сел рядом. У него дрожали руки.
Со стороны моря прибыл вертолет береговой охраны, он пролетел над дорогой и резко завис над автомобильным мостом, просев брюхом, как садящийся на воду пеликан. После чего вертолет начал расстреливать тех, кто переходил реку по железнодорожному мосту. Никто не удивился и не побежал, продолжали переходить. Мы смотрели.
Люди спокойно и равнодушно переходили реку вброд. Вся река была заполнена китайцами, живыми и мертвыми примерно поровну, под мостами мертвых было больше, живые перебирались через мертвых. Я неожиданно отметила, что раненых нет, люди, встретившись с пулей, умирали, не стараясь цепляться за жизнь, ложились под ноги других. Вертолет стрелял. Китайцы не останавливались.
Патроны в вертолете кончились быстрее, чем люди на земле. Но вертолет не улетал, завис над мостами, я предполагала, что пулеметчик перезаряжается, но оказалось иначе – с вертолета стали разбрасывать листовки и что-то красное и мелкое. Винты взбивали листовки, над рекой кружилось белое облако, так, наверное, выглядели чайки, бьющие килечный косяк. Красиво.
Со стороны Южного подтянулся состав, несколько вагонов с охраной на крыше. Китайцы расступались, поезд приблизился к мосту. Вертолет развернулся и полетел на юг. Поезд остановился перед мостом, с лязгом сдал назад, затем снова двинулся вперед, сбрасывая щитом оставшихся лежать на полотне.
Ветер донес листовку и до нас, я подняла и прочитала. В ней сообщалось, что в связи со сложившейся обстановкой на территории префектуры Карафуто объявляется военное положение. Любое сопротивление властям будет расцениваться как бунт и караться смертью. Всем каторжным, оказавшимся на свободе, предлагалось сдаться в комендатуры. Всем условно свободным японского происхождения обязательно зарегистрироваться. Остальным условно свободным безоговорочно подчиняться. Также ввиду сложившегося положения префектура временно разрешает употребление в пищу рыбы и морепродуктов, добываемых из загрязненных водоемов, включая реки и море. Краткосрочное употребление зараженных продуктов не нанесет серьезного вреда здоровью, однако в профилактических целях надлежит употреблять антидот из красных контейнеров. Сохраняйте спокойствие.
Мы отдыхали больше часа. Пили воду. Мимо нас шагали китайцы. Их стало поменьше, так что, отдохнув, мы отправились дальше по дороге к югу. Реку перешли по мосту, я набрала в карманы листовок и красных капсул.
Дорога к Южному была однообразна и утомительна. Через трупы приходилось перешагивать. Останавливались каждые полчаса. Артема тошнило. Я о чем-то рассказывала, кажется, об Итурупе и патэрене Павле. Артем молчал, но потом начал отвечать. Говорил, что не верит.
Ерш молчал.
Мы шли.
Шли.
Китайцы нас давно обогнали, и дорога опустела. Потом нашли грузовик. Валялся свежеопрокинутый в широкой придорожной канаве; он немного дымился, водителя поблизости не лежало, зато из фургона просыпались большие консервные банки. Китайцев вокруг не было, странно, но консервные банки оставались в неприкосновенности, я подняла одну. Артем открыл ее с помощью ножа; лично я надеялась, что в банке найдется что съедобное, поскольку банки сильно напоминали банки для комбижира или банки от томатной пасты. Но в банках продуктов питания не обнаружилось, в них содержался технический вазелин синеватого оттенка. Артем предположил, что это сэкономленный вазелин. При некоторой сноровке и инженерных навыках несложно заменить вазелин смесью мазута с каким-нибудь загустителем, сам же вазелин можно переправить в Японию, где продать.
– Там своего вазелина хватает, – сказала я. – Зачем воровать вазелин? Это глупо.
У Артема имелся свой взгляд на этот вопрос, в пример он привел своего соратника Человека, который по мере приближения старости сделался склонен к немотивированным поступкам, в частности, к собирательству бесполезных вещей и кражам; по словам Артема, Чек стал воровать у китайцев всевозможное старье, не имевшее никакой ценности и зачастую выброшенное без надобности, старье это он складировал в доме и вокруг него. А в краже вазелина ничего удивительного нет, вазелин может использоваться… Артем не смог придумать, для чего мог быть использован технический вазелин. Но вазелином неожиданно заинтересовался Ерш, он погрузил свои беспалые руки в этот вазелин и вдруг засмеялся. Это был первый звук, который мы услышали от Ерша, смех, он держал руки в банке с вазелином и смеялся. Совсем по-человечески, по-детски, я не удержалась и начала тоже смеяться, и Артем тоже.
Потом еще немного прошли.
К вечеру мы сумели одолеть около двадцати километров, полпути от Долинска до Южного, может, чуть больше. Начало темнеть, я чувствовала себя еще вполне себе бодро, однако и Артем, и Ерш явно выдохлись. У Артема поднялась температура,
