Но чем? Как мочить? Я замялся, и тут рука сама нырнула за пазуху. Нащупала коровий рог. Теплый, тяжелый, он отлично лег в ладонь.
Не дамся!
Ни за что! Пусть бьют насмерть.
Дверь запричитала, ворчливая старуха.
Сквозняк колебал ее или страшный дед, не знаю. За этим скрипом я не сразу увидел главное.
Сперва я оценил змей.
Из спины старика торчали шланги или кабели, десяток, не меньше, они подрагивали, как живые, запускали волну судорог или свисали, как дохлые. К одному кабелю оказался прицеплен малой с рогаткой. Вот ты где. В углу скорчился, лицом в колени зарылся, гнида.
Его пуповина валялась, размотанная кругами по всему подвалу. Как она не путается, не перекручивается в этих коридорах? Я шагнул к мальчишке, и тут мой взгляд приковала рогатка, до нее десять футов, всего ничего, может, прыгнуть? Или сначала оттащить его за провод? Рог ощутимо ткнулся в ладонь, я поддался наитию, чиркнул острой кромкой, где он был отломлен от кости, по кабелю. На пол брызнуло мазутом. Черная жижа толчками покидала артерию. Пуповину мотало по полу обезглавленной змеей.
Мальчишка замычал, перевернулся на спину, руками вцепился в провод. Он жутко хрипел. Я не хотел так. Растерялся. Бежать? Звать на помощь? Затыкать хлещущую рану?
Вместо этого я спрятал рог и пошел к рогатке, до нее оставалось фута три. И вдруг завизжала скрипка!
Зря я посмотрел в ту сторону. Старик…
Черт! С него содрали кожу, собрали в косы, а те накололи на длинные спицы. Они торчали из загривка, напряженные, как скорпионьи хвосты. Каждая оканчивалась крючком, и за эти когти была прицеплена шкура на его лице. Фонари покосились и светили в разные стороны, отбрасывая пляшущие тени. Маскировка облезла со старика вместе с темнотой.
Старик неловко припал на колено, руками схватился за босые ступни распятого и принялся лицом елозить по этим кривым распухшим лопастям с огромными черными ногтями.
– Мээээй-упаа-ндааар, – мычал тот с креста. Ухо терзал дикий скрипичный гон.
«Чем он играет?»
Тело распятого усеивали круглые ожоги, размером с куриное яйцо. Через каждый была пропущена струна, все они сходились на его лице. Он не играл. Он пел.
Расстояние меж нами съежилось до пары дюймов. Какие там двадцать футов? Я видел поры на его коже. Глазницы подвешенного распирали огромные выкаченные шары, радужка лопнула, сквозь эти трещины сочился жидкий свет. Он тек по щекам, дурная белая краска. Свет обегал глубокие морщины вокруг рта… Рта?!
Бог мой, я увидел его рот. На лицо распятому словно прыгнула змея, пролезла в глотку, горло несчастного сокращалось, чешуйчатый хвост хлестал по животу и ногам, оставляя узкие глубокие раны, которые тут же затягивались. И при этом распятый пел.
– Слезай, – молил старик.
– Мииий-эээээур, мииииииййй-ээээээуррр, – возражал тот и дергался на двери.
– Такой милый мальчик… добряк… оставил, между прочим… – доносились до меня обрывки фраз.
– Ннннннаааааааааааааааааааааааааааррррррррррр, – каркал распятый. Змея пыталась залезть глубже, секла хвостом, как проклятая.
– Надоел! – закричал вдруг старик. Подскочил и принялся лупить распятого по ногам, животу, но тот в ответ пел все громче. Хвост забил по старику, разъяренный, что кто-то покушается на его добычу. – Сколько можно? Мне одному за все отдуваться? Одному?! Ты скажи это прямо щас. Только твердо, чтоб я запомнил. Один только раз скажиииииии?!
Распятый тянул напев, взгляд его блуждал по комнате, и я потрохами чуял, стоит держаться от него подальше. Черт с ней, с рогаткой. Не попасться бы этому на глаза!
Надо выбираться. Сквозняком тянуло от двери. Я мог бы рвануть туда, но почему-то знал: распятый круче старика. Мимо него не прошмыгнешь.
– Вот сам слезь и скажи ему. Давай, вот он. Да вот же! – Старик обернулся и уставил на меня фонари. Мазут, в котором я сидел, образовал идеальный круг. Черный ноль.
Распятый шевельнулся. Взгляд его плыл по воздуху, точно тормознутая стрела, вот он ткнулся в мою кожу – пока не страшно, легкий нажим и тошнота! – я слышал скрип, с которым он полз по мне, так трется мокрая резина. Распятый замолк. Нажим ослаб, чудовище отвернулось, но только я изготовился вылезти из лужи, даже перевернулся на карачки, как он, точно джедай какой-нибудь, швырнул меня взглядом через всю комнату.
Я полетел и свалился на тело мальчишки. Расшиб локоть о стену.
– Эй! – развопился старик. – Хорош портить годную куклу!
– Айндаааааааааа!
– Да готов я, готов! – воскликнул старик возмущенно. – Только ты тупишь! Ну, ладно, пускай. Пусть будет по-твоему…
– Мииииииииииийууууууррррррр! – согласился подвешенный.
– Дурень, – махнул рукой старик. – Не хочешь. Все по-твоему? А вот хрен тебе. Не отдам! Смену ему подавай. Какую смену? Ты вот к ней готов? А?
Он развернулся и зашагал ко мне, рассуждая на ходу:
– Вот куда тебя? Ну, от силы на гирлянду кровяной колбасы. Но на крест! Некогда… эх, некогда человека как следует убить! Бедааааа. – Он направил на меня фонари, свет выжег на роговицах два неровных пятна.
– Ааа! – обрадовался старик, глядя, как я закрылся локтем. – Может, поможешь мне его кончить?
– А? Что? – От злости я чуть не проткнул себя рогом. Надо ж было так подставиться.
– Ата-та-та, – погрозил пальцем старик. – Нехорошо, негодно! Слышим? Может, еще и подглядывали? А?
– Ты – пьеродакль! – Я ткнул в него левой рукой. Правую я держал за спиной, прятал рог. Ухо горело, смола не завязла комом, жгла, мерзость, кусала.
– Птер! – поправил старик горделиво. – Птер! Птер!!!
Он подошел ближе. Я заорал, выставил в его сторону рог, прижался лопатками к стене и левой, грубо, ногтями, принялся выдирать из уха поганую смолу, до того невмоготу стало ее терпеть.
– Ой, – старик прижал ладони к груди и присел на корточки, – какая роскошная вещь. Это ведь ее рог?
Я изготовился. Оружия у старика не было, да и не выглядел он как сильный боец. «Тебе двенадцать, – безжалостно напомнил холодный мальчишка. – Чем ты его завалишь?»
– Ты отдай мне эту штуку. – Дед пополз ко мне, протянул руку.
Пальцы Птеродактиля дрожали в футе от рога, но коснуться не смели. На миг подбородок старика оказался на свету, прореха рта кипела смолой. «Он ею затыкал мне ухо?!»
– Отдааааай, – заныл старик. В его интонациях я узнал своего похитителя. Тот так же умолял унести голову из его покоев.
– Не отдашь. – Старик уселся посреди коридора и захихикал. – Библию тогда… Давай сюда! – Он вдруг подбросился на ноги, прыткий, как таракан. Подскочил ко мне, едва не напоролся на рог грудью, она ходила ходуном в паре дюймов от костяного острия. Жар от перегретых фонарей обжигал мне лицо. – Моя! Моя Библия.
Старик отвернулся и прошлепал в угол к лежащему мальчишке. Потыкал ногой, пробежал пальцами по решетке ребер. Парнишка пискнул, как таймер микроволновки. Изо
