Дыхание смерти. Даже в том, как лежит этот снег, я вижу приближение смерти.
Белый снег. Серые льдинки на берегу, выброшенные течением. Весна скоро. Весна.
Серая вода, глинистый берег. Тонкие ветки качаются над водой. Прозрачные пластинки льда под солнцем.
Волчий вой.
* * *– Придурок краснокожий, – сказал Очкарик в сердцах. – Ты подстрелил мою лошадь.
Он поднял винтовку и выстрелил в индейца. Еще раз. Тело дернулось и замерло.
Они взяли меня, когда я стояла на мосту.
Я расстреляла в подъезжающих всадников все патроны «уокера», но ни в кого не попала. Обидно. Обидно.
Моя рука горела. Я скосила глаза – вместо правой руки у меня было кровавое месиво. Боли, однако, я не чувствовала. Только словно рука онемела.
Безногий в меня все-таки попал.
Зато вдруг почувствовала другое. Меня собирались повесить.
* * *Я не увижу весны.
Я знаю.
Веревка царапает кожу – от этого касания я вся покрываюсь мурашками. Смешно, наверное, хотя не знаю, что может быть смешного в повешении. Но наверняка что-то есть, потому что я едва могу удержаться от смеха. Я сжимаю зубы, чтобы смешок не вырвался и не улетел в высоту.
Может, Бог сейчас как раз на меня смотрит, а тут я со своим смешком. Он посмотрит на меня и подумает: вот эта девчонка, что всегда хихикает в моей церкви. Хорошо бы он так подумал. Честное слово, хорошо. Тогда бы он, может, подумал, что было бы неплохо эту дуреху спасти. Честное слово, было бы неплохо. Иначе кто будет смеяться в моей церкви?
Жаль, что я ни в кого не попала. Слишком тяжелый револьвер у Мормона. Я думала, он оторвет мне руку. Как из отцовского дробовика стрелять. Словно мне в ладонь корова боднула.
Жаль, что я не попала.
Жаль.
Жаль.
Несправедливость. Самый главный закон мира – несправедливость. Это я сейчас понимаю. Как будто Бог вышел. Как заходишь на ранчо и видишь, что хозяина нет. И любой может сотворить с его домом и скотиной все, что пожелает. Словно мы коровы в стойле божьем. Словно коровы. И любой творит.
Хорошие люди умирают.
Плохие живут и процветают. И нет никакого воздаяния, никакого суда. Никакой мести.
Мой отец говорил: «Долги платят только честные люди». И это правда.
Веревка царапает горло. Я зажмуриваю глаза от всесилия зла.
* * *С закрытыми глазами я стою и жду. Ветер холодит мое лицо, это приятно. Я вдыхаю воздух. Он сладкий и свежий, никогда такого не вдыхала. Как же хочется жить. Как хочется…
Веревка на шее вдруг оживает.
Как змея, она скользит по коже и вдруг вцепляется мне в шею мертвой хваткой. Сдавливает меня в точку.
В последний миг я вижу, как отдаляется и накреняется серая поверхность ручья, а трава на берегу, желтая и замерзшая, становится ближе. Я сгибаю колени, а затем сильно отталкиваюсь ногами. Прыгаю.
* * *Я открываю глаза. Жарко.
Я стою посреди огромного белого пространства, на губах и языке привкус соли.
Солнце жарит с небес и припекает.
Передо мной – нечто огромное, округлое и металлическое. Это металл в слое ржавчины. Словно гигантская металлическая пуля возвышается посреди белой пустыни.
На самом верху колышутся ленточки – красные, синие, зеленые, желтые. Они выцвели от солнца и ветра, они почти бесцветные. Я стою и смотрю. Тишина. Тииииииииииииик. Я вдруг слышу звук. В огромной металлической штуке, внутри, что-то щелкает.
Я подхожу ближе. Я могу дышать.
Идти легко и беззаботно. Я подхожу ближе и вижу – когда ветер сдувает ленточки. На ржавом металле надпись, выцарапанная ножом. Ну, конечно. Я читаю, и мне вдруг становится легко и спокойно.
Надпись гласит:
«Я люблю тебя, Бетти». И подпись: Дж.
Я поворачиваюсь и вижу, как он идет ко мне. Высокий красивый парень в куртке из воловьей кожи. На голове его – черная шляпа, а на боку – кобура с «уокером». Джек улыбается. На его красивом лице – зеленый отсвет. Рассвет.
Выходит солнце и освещает все вокруг. Огромная металлическая штука – это пуля, вдруг понимаю я. Гигантская пуля. Солнце поднимается, и пуля вспыхивает золотом. Блеск его становится нестерпимым, режет глаза…
Тик, говорит бомба.
* * *Я задыхаюсь. Я… Мама! Мама!
* * *Так, говорит бомба. И взрывается.
