– Как знать…
Издавая скрежет, цепи подняли перекидной мост, ворота замка распахнулись, пропуская очередную группу путников. Шли военные в форме солдат вермахта. Красная пыль лежала на погонах, лица солдат были изнурены долгим переходом. Точно, армия генерала Роммеля застряла в песках Сахары! Низкорослый офицер обернулся. Бледное лицо, прославившие героя на весь мир усики щеточкой, сухая кисть прижата к бедру.
– Черт возьми! – воскликнула девушка. – Гитлер!
– В Гадесе не стоит лишний раз произносить некоторые слова! – строго заметил Иоанн.
– Какое слово? «Гитлер»?!
– Нет. То слово, что ты сказала накануне.
– Почему?!
– Услышат, придут – не отвяжешься.
– Помяни беса, он тут как тут! – сказал Малышев. – А Гитлер все равно – козел!
Услышав свою фамилию, человек вздрогнул, словно получил пощечину, вскинул руку в характерном приветствии:
– Хайль!
– Руки чешутся… – пробормотал Малышев.
– Твои знакомые? – спросил Иоанн.
– Некоторым образом. – Он с неприязнью смотрел на солдат.
– Гадес – не место для драк, – равнодушно сказал всадник. – Драками следовало заниматься раньше. Готовьте серебро! – Он беспокойно оглянулся на луну. – Надо поспеть до наступления ночи.
– Здесь бывает ночь? – воскликнул Стрельников.
– Бывает. Серые духи любят ночь.
– Серые духи – призраки? – спросила Даша.
– Сброд… – неопределенно ответил Иоанн.
Возле ворот случилась заминка. Высокого роста офицер с орлиным профилем, одетый в потрепанную шинель, вступил в спор с таможенником:
– Фы не иметь прафа не принимать рейхсмарки! Это лучшее серебро во фсем мире!
– Вот сволочи! – Даша не сумела сдержать улыбку. – Как наши псы, лопочут на своем швабе!
Таможенник, верзила с одним глазом в центре лба, как у легендарного циклопа, был облачен в просторные шаровары. Ростом два с лишним метра, мускулам качки позавидуют. С обритого наголо черепа свисал длинный чуб, как у запорожского казака, и голос – низкий, грудной, тягучий. Синяя татуировка на плече цербера демонстрировала сплетенных в клубок змей и драконов. Под ними красовалась надпись на кириллице «КУВАЛДА». Он задумчиво перебирал темные монеты.
– Не годится…
– Восьмите это! – Офицер протянул серебряный крест с черной эмалевой свастикой посредине.
Циклоп щелкнул монету ногтем, попробовал на зуб.
– Тоже не годится!
– Фи должны посфать сфоего начальника! Немедленно!
– Следующий!
Солдаты оттеснили офицера. В Гадесе к чинам почтения не было.
Адольф Гитлер предъявил компактный слиток. Таможенник кинул драгоценность в мешок, поднял шлагбаум.
– Проходи!
Фюрер приветливо помахал ладошкой, крысиные усики собрались в елочку, наци номер один улыбнулся.
– Встретимся – нос сломаю! – пообещал ему Малышев, не меняя доброжелательного выражения лица.
– Нельзя так с историческими личностями! – укоризненно сказал Стрельников.
– Следующий!
Солдаты и офицеры поспешно отдавали свое серебро, циклоп складывал дань в большой мешок. Вскоре мешок наполнился до краев, цербер, взвалив его на плечо, скрылся за воротами. Луна увеличилась на треть, платиновое солнце, напротив, стало маленьким, как оброненная в траве монетка. Кирпично-красные тени льнули к земле. Лягушки выскакивали из канавы и с необычайной скоростью мчались по пустыне. Кое-где образовывались проплешины в скалах, как прорехи на стареньком пальто. Оттуда доносилось зловещее рычание. Иоанн бросал беспокойные взгляды в сторону луны и на ворота. Наконец циклоп вышел наружу с пустой тарой для пожертвований. Стрельников подтолкнул Дашу.
– Много не давай! – предостерегающе шепнул всадник. – Серебро тебе еще понадобится!
Опять встрял злополучный офицер со своими отвергнутыми сокровищами.
– Фи не иметь права! Я должен фернуться назад, в свою часть!
– Не годится! – прогудел циклоп Кувалда, демонстрируя истовую сущность бюрократа.
– Вот тварь! – не сдержался Малышев. – Мой дед пропал без вести под Курском!
Невзирая на рекомендации провожатого, он ударил фашиста в скулу. Лязгнула челюсть, офицер сел на пятую точку, бессмысленно тараща ставшими вдруг пустыми глазами.
– Нокаут! – объявил Стрельников.
– А ты говоришь, драться нельзя!
Иоанн пожал плечами. Мол, что сделано, то сделано! Из расщелин выползали кривые тени, как бесформенные масляные пятна. Они издавали приглушенное рычание, сторонясь угасающих лучей света. Свет умирал стремительно, луна занимала уже половину небосклона, отблеск розового солнца окрасил пустыню бордовыми красками, присущими полотнам страдающего сифилисом мозга художника Гогена. Даша отсыпала часть монет, циклоп деньги одобрил, поднял шлагбаум. Следующим шел Малышев. Монеты Кушнера отличались высоким качеством, на уродливом лице таможенника возникло нечто вроде улыбки. Иоанн пришпорил коня, проехал через ворота, кивнув на прощание.
– Найдите провожатого! Не верьте торговцам. Неплохие кормчие получаются из шутов, только болтают много.
– Спасибо, Иоанн!
– Удачи тебе, Саул!
Стрельников кинул несколько монет, указал на татуировку:
– Классная тату, Кувалда!
– Будет тень твоя светла, Здоровяк! – буркнул цербер, не глядя, швырнул сокровища в мешок.
Он спешил. Темень сгущалась чрезмерно быстро. Будто за спиной задернули портьеру. Серые тени скользили над пустыней, как безмолвные призраки. Поднялся сильный ветер, завьюжила седая пыль. Офицер пришел в себя, поднялся на ноги. Ворота медленно опускались. Нацист побежал по мостику, но на его пути возник неумолимый циклоп.
– Нельзя! – От удара могучего кулака бедолагу отбросило на пару метров. Цербер оскалился, как разъяренный тигр. Поднял с земли пригоршню пепла и швырнул в сторону поверженного нациста, которого окутало липким коконом большое облако пыли. – Ворота закрываются! – тоном ушлого чиновника изрек Кувалда.
Стрельников подтолкнул Дашу в спину, и трое друзей успели проскочить в тесный промежуток. Верно говорят, что любопытство – сильнейший из инстинктов! Рискуя остаться за воротами замка, девушка оглянулась. Масса плотного воздуха окружила нациста, разверзлась ярко-красная пасть. Будто зев кашалота. Отчаянный крик сорвал ветер и унес к морю. Тени торжествующе зарычали. Платиновое солнце исчезло в дымке, луна поглотила небосклон.
– Что там было?! – крикнула Даша, пытаясь перекрыть вой ветра.
– Смерть! – выдохнул Стрельников.
Ворота отсекли мглу, как нож масло режет. Людской гомон, сутолока, звук музыки обрушились на путников. Здесь, за городской стеной сияло яркое солнце, было людно, светло, оживленно. Сколько хватало глаз, простирались торговые ряды. Маленькие лавки, просторные магазины, скромные прилавки, заваленные всякой всячиной. Людское море стекалось к центральной площади. Там трубили горны, надрывались рыночные зазывалы. Под ноги путникам ввинтился
