— Что, Алексы?
Александрос глубоко вздыхает:
— Сегодня вечером женщина упала с обрыва над Палеокастрицей. Она мертва.
— И?
Мария оборачивается, останавливает на констебле не допускающий компромиссов взгляд черных глаз и произносит:
— Мой муж сегодня не дежурит.
Александрос скорее предпочел бы в одних трусах столкнуться с бунтующей толпой, чем бросать вызов Марии Кукуладес, но он вытягивается в струну и отвечает боссу:
— Майор Панагакос отправил меня найти вас. Ваш мобильный выключен. Погибшая женщина — туристка, и майор велел мне со всем уважением просить вас включить телефон и немедленно перезвонить ему.
Спирос отступает в тень, его мобильный загорается. Мария фыркает, оглядывает Александроса с головы до ног:
— Ты ведь сын Деметрии?
Да.
— Говорила же ей не пускать сыновей в полицию. Ты честолюбив? Хочешь сделать карьеру?
— Да, мадам.
— Тогда в будущем жди сердитую жену и голодные воскресные вечера. Чем так важна мертвая туристка? Они каждый день с обрывов падают.
Взгляд Марии и ее полуулыбка вызывают странное беспокойство. В них и хищник, преследующий добычу, и эротический вызов. В тени пятисотлетней улицы Спирос, отвернувшись к стене, тихо разговаривает по мобильному.
— Дело в том, — отвечает Александрос, — что она может оказаться знаменитостью.
НАТУРА/ИНТЕРЬЕР. СТУДИЯ «ПАЙНВУД» — 19:00 ПО ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ БРИТАНИИ
Ранее.
В Греции девять часов вечера, а в Англии только семь. Прекрасный июльский день. Пушистые белые облака и тихо тающие следы самолетов в небе ловят нежный свет и, улыбаясь, смотрят на переполненные террасы открытых пабов и радость детей в парке, когда те взлетают на качелях все выше и выше. Грачи ловят червяков между деревьями. Гнус и плодовые мошки кружат среди ветвей и, сбиваясь в эскадрильи, замышляют атаку на озерца вина и пива на столах внизу. Из всех возможных прелестей лета нет ничего более совершенного, чем теплый июльский вечер в Англии.
Но всего этого не видно изнутри огромного, уродливого, темного, хорошо охраняемого и герметично запертого ангара — центра управления «Флешворк Продакшен». Ушли в прошлое старые павильоны звукозаписи. Исчезли осветительные установки, прожекторы, операторские краны и тележки для грима. Никаких пузырьков шампанского, никаких звезд на дверях уборных. Как писал Элиот в «Бесплодной земле»: «Исчезли нимфы».
Внутрь здания никогда не проникнет солнечный свет, если того не потребует сценарий, но и после он — всего лишь искусная подделка.
Мы — КАМЕРА, она проходит сквозь пустынный омут холодного галогенового освещения, мимо армированного сталью блока, который вмещает четыре тысячи девяносто шесть кластеров объединенных компьютеров, каждый на тысячу двадцать четыре сверхпроводящих квантовых ядра. Кольца обернутых фольгой прозрачных труб гелиевого охлаждения змеятся на крыше здания прической Медузы и удерживают в повиновении кубиты. Гудят линии подстанции. И никакого птичьего пения.
КАМЕРА продолжает двигаться сквозь сумрак — мимо административного блока, тихого и темного этим воскресным вечером, — к студиям. В сумраке рядами тянутся тридцать две сферы, свисающие на пуповине кабелей и шнуров с хладагентами. Диаметр каждой сферы — двадцать четыре метра, и все они обернуты золотой фольгой — без особой на то причины, только чтобы впечатлить инвесторов. Экватор сфер охватывает светящееся цветное кольцо. Черное означает «пусто». Синее — «техническое обслуживание». Зеленое — «подключено к сети». Оранжевое — «репетиция». Красное значит «запись», и никто не может ее прерывать.
Семь студий работают. Во второй Шарон Лайтли режиссирует сорок шестую сцену с Амбер Холидей. В пятой Дон Фэрчайлд режиссирует шестую сцену с Амбер Холидей и Тарквином Белоффым. В шестой Рейчел Палмер режиссирует девяносто седьмую сцену с Амбер Холидей и Тарквином Белоффым. В одиннадцатой Грег Уэлски делает то же самое с пятнадцатой сценой с Энджел Арджен и Тарквином Белоффым. У всех этих студий оранжевый статус.
Только одна светится красным.
КАМЕРА замедляет движение по длинному темному коридору, поворачивается к девятнадцатой студии, и…
ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» — ДЕВЯТНАДЦАТАЯ СТУДИЯ — 19:00
Джек Роджерс словно плывет в режиссерском кресле посреди закрытой сферы. Он висит высоко над тем, что выглядит улицей Лондона. Изогнутые стены студии будто не существуют. Джек видит высотки и поток машин. Видит легкий снег, падающий справа. В мигании светофоров и автобусных фар его хлопья превращаются в яркие конусы.
Роджерс вытягивает руку и медленно опускает раскрытую ладонь. Точка съемки снижается. Роджерс — камера. Он смотрит для нас. Он летит над улицей, и то, что увидит режиссер, увидим и мы.
Мы опускаемся, пока не оказываемся у станции метро «Оксфордская площадь». Мимо летят снежинки. Толпы людей всех народов Земли с трудом передвигаются в давке. Шум машин, крики и саундтрек — «Адажио для струнных» Самуэля Барбера.
И вот она. Амбер Холидей выходит из метро и накидывает отороченный мехом капюшон пальто. Она ежится, поворачивается и начинает пробиваться сквозь толпу на восток, к Сохо.
Джек произносит:
— Следуй за ней. Держи ее в правом сегменте, — и камера сдвигается вместе с женщиной.
Джек говорит:
— Медленный наезд.
Объектив приближается к бездонным голубым глазам. Женщина улыбается. Широко. И тут же улыбка кривится и превращается в оскал. Из носа течет. Глаза зажмуриваются от боли. Амбер падает на пол. Она не двигается.
Джек кричит:
— Снято!
Все замирает. Толпа, шум, автобусы, такси и музыка просто останавливаются.
ИНТЕРЬЕР. «ПАЙНВУД» — ШЕСТАЯ СТУДИЯ — 19:00
У Рэйчел Палмер длинные темные кудрявые волосы, ярко–голубые глаза и жизненная позиция «Не шути со мной». Сейчас у Рэйчел Палмер сложности с актерами.
Тарквин Белофф невозможно красив. Его увеличенные на компьютере грудные мышцы видны в расстегнутом вороте рубашки, и при взгляде на них кажется, что он способен разнести высотку ударом руки.
— Я согласен с Амбер, — говорит Белофф. — Это очень плохая строчка.
Его речь — тщательно составленная смесь русского и бостонского акцентов с интонациями ведущих Би–би–си.
— Тарквин, — отвечает Рэйчел, — я ценю твое мнение, но вообще–то я разговариваю с Амбер, поэтому сделай перерыв.
Где–то в компьютерном чреве Тарквина пользовательский интерфейс машины состояний начинает бесконечный цикл на текущем узловом событии, и актер затыкается. При этом в кластере его сущности продолжают выполняться тысячи других задач, направленных на изучение и анализ книг, картин, музыки и интернет–порно для поиска более глубокой имитации человечности.
Очень терпеливо Рэйчел произносит:
— Хорошо, Амбер. Так что за проблема с этой строчкой?
— Я не могу сказать: «Не надо. Ты можешь меня трахать, но не целовать. Я не готова к поцелуям… пока». — Амбер задействует свою новую фишку
