Этим поистине адским видением меня пытались побудить к действиям! Да, Кэмерон, мне сделали редкое и немыслимое предложение вступить в ряды бойцов этого конфликта, потрясающего мироздание, вступить в войну на века и даже тысячелетия раньше всего человечества, которое еще не доросло до подобного призыва. В бой пошел бы мой разум, скопированный, переданный через космическое пространство и получивший новое жуткое воплощение, нынешнее тело я бы сбросил, как старую оболочку. В случае отказа меня пообещали отвергнуть и выбросить прочь с особым презрением. Я вдруг увидел разбросанные тела в яме, уж не знаю, сам ли их представил или мне показали.
Всеми фибрами души, вне зависимости от последствий, я прокричал, что отказываюсь. Сама смерть была бесконечно привлекательней этой бесконечной войны.
Меня дернуло вверх так неистово, что едва руки из суставов не вырвало. Голубоватый свет погас, меня окружила тьма, а затем надо мной замаячил яркий треугольник. Мощная сила выбросила меня из него, и я упал лицом в грязь. Резкий порыв ветра швырнул меня в сторону. Я едва не задохнулся, закашлялся и, кое–как справившись с болью, поднял голову. На меня смотрели невидящие глаза погибшего несколько дней назад заключенного. Я закричал, с трудом поднялся на ноги и, срывая ногти, принялся выбираться вверх по осыпающемуся склону. Минуту спустя я стоял наверху совсем один.
Но вдруг из проема вылетело еще одно тело, человек вел себя точно так же, как и я, даже закричал. Разница была лишь одна: когда Лысенко пытался выбраться из ямы, я дал ему руку, чтобы помочь.
— Вас затянуло сразу же после меня? — спросил я.
Лысенко покачал головой.
— Я сам бросился за вами, пытаясь спасти.
— Вы — отважный человек, — сказал я.
Он пожал плечами.
— Недостаточно отважный для того, что я там увидел.
— Вы тоже это видели?
— Да. — Его передернуло. — Я лучше пойду в ад, о котором рассказывают попы, чем в эту Валгаллу.
— То, что мы увидели, — сказал я, — полностью соотносится с материалистической точкой зрения. Вот что ужасно.
Лысенко схватил меня за грудки.
— Нет, это не материализм! А механизм! Человек должен с ним бороться!
— Бороться с ним… бесконечно?
Он сжал губы и отвернулся.
— Марченко солгал, — сказал он.
— В чем?
Лысенко кивнул в сторону ближайших тел.
— Все ложь. Их не посылали сюда выкапывать тела. Их убило и выбросило сюда… устройство. Это шахтеры. Они попали внутрь так же, как и мы, снизу.
— Так почему же они погибли, а мы с вами до сих пор живы?
Едва задав вопрос, я тут же сообразил. Погибли лишь их тела. А разум обретается где–то в другом живом теле и в другом месте.
— Помните, что вам предложили? — спросил Лысенко. — Так вот они сделали свой выбор.
— Они выбрали тот ад вместо… — Я показал большим пальцем в сторону лагеря.
— Да. Вместо этого.
Нам пришлось подождать, но вскоре из лагеря за нами приехал грузовик.
IV
Последствия
Уокер замолчал, сумерки сгущались, дым в кабинете висел слоями.
— И что случилось потом? — спросил я.
Он выколотил трубку об стол и сказал:
— Ничего. Грузовик, самолет, Москва, «Аэрофлот», Лондон. Мои ноги почти не касались земли. Обратно я так и не вернулся.
— Я имел в виду, что случилось с той штукой, которую вы нашли?
— Спустя год или два они взорвали на этом месте атомную бомбу.
— Над урановой шахтой?
— Полагаю, это было сделано намеренно, чтобы максимально усилить результат. Этот регион до сих пор закрыт, насколько я понимаю.
— Откуда вам это известно?
— Пора бы вам знать, что подобные вопросы не задают, — ответил Уокер.
— Ага, значит, Сталин вас все–таки понял!
Он нахмурился.
— В каком это смысле?
— Он вас раскусил, — сказал я. — Насчет ваших связей.
— Ну да. Но на этом и закончим. — Он помахал рукой и принялся вновь набивать трубку. — Все это неважно.
— Но почему он послал туда вероятного вражеского агента и такого шарлатана, как Лысенко? Почему бы не отправить физика–ядерщика, как Сахаров?
— Сахаров с коллегами занимался в это время другим, — сказал Уокер. — Почему он послал нас с Лысенко… Я сам об этом часто думал. Подозреваю, что меня он выбрал, потому что хотел, чтобы британцы узнали. Например, чтобы мы беспокоились из–за возможной угрозы, которая намного хуже, чем он сам, или боялись, что его ученые смогут каким–то образом использовать это устройство. А Лысенко… в каком–то смысле на него можно было положиться, и в то же время незаменимым, как другие настоящие ученые, он не был.
— Тогда зачем вы писали о Лысенко?
— Во–первых, — Уокер стукнул трубкой по столу, словно судья молотком, — я был ему благодарен. Во–вторых, — он стукнул еще раз, — я оценил тот вред, который он нанес.
— Советской науке?
— Да, и всей науке в целом тоже, — усмехнулся он. — Меня называли врагом прогресса. Я и по сей день таков. Прогресс ведет нас к будущему, которое я увидел в той штуковине. Так пусть оно наступит как можно позже.
— Но вы же сделали такой вклад в науку!
Уокер взглянул на свои забитые полки.
— В палеонтологию. В восхитительно бесполезную науку. Хотя вы правы. Нет смысла бороться с прогрессом. Потому что естественный отбор сделает свое дело. Он уже устранил лысенковщину, устранит и мои усилия. Прогресс неизбежен. Видите ли, Кэмерон, бояться нужно не регресса и не отката в прошлое, а самого прогресса. В конце концов победит самая эффективная система. Самые продвинутые машины. И эти машины, когда они наконец–то появятся, столкнутся в борьбе с другими машинами, которые уже существуют в этой вселенной. В ней погибнет все: красота, знания, моральные принципы — все, что не способствует этой самой борьбе. Ничего не останется, лишь воля, воля к победе, а это означает конец всего. — Он вздохнул. — В каком–то смысле Лысенко это понимал. Его борьба с логикой эволюции и вера, что человек может очеловечить природу, в своем роде благородное донкихотство. Увы, человек — лишь кратковременный промежуточный эпизод между недочеловеком и постчеловеком. И мы можем лишь надеяться, что у нас получится немного продлить этот эпизод.
Он больше ничего не сказал, лишь упомянул, что порекомендовал поставить мне высший балл за статью.
Это был жест доброй воли, несмотря на то что я бросил ему вызов, но мне это все равно не помогло. В том году я завалил экзамены. Летом устроился работать в ботанический сад и по вечерам усиленно занимался. Таким образом, я подобрал все хвосты по зоологии и успешно пересдал экзамены. Однако мои интересы в основном сводились к теории, которая меня всегда увлекала, и в последний год обучения я решил специализироваться по эволюционной генетике, чтобы закончить с отличием.
Я никому не рассказывал о том, что поведал
