Меня больше не заботил «Бегун». Я бы продал его в Элладе, оплатил бы переезд до какого–нибудь города, где смог бы работать, начать все заново. Я не хотел неделями торчать в нашем доме рядом с телом Сэм, но у меня не было денег сообщить в миссию, чтобы ее забрали, и в любом случае они бы сэкономили — похоронили бы ее прямо там, почти у Южного полюса, среди ледяной ночи.
Я свернулся на койке, часами рыдал и не мог уснуть. Но ситуация только усугубилась: теперь Сэм прошла стадию окоченения и снова стала мягкой на ощупь, больше похожей на себя, а я не мог оставить ее на холоде после своего обещания. Я вымыл ее, расчесал волосы, положил в мешок для тел и запер в одном из сухих хранилищ, надеясь что–нибудь придумать до того, как она начнет пахнуть.
Не думаю, что, двигаясь тогда на север, я и сам хотел жить. Слишком долго не спал, слишком мало ел и пил и просто ждал конца путешествия. Помню, по крайней мере одну жуткую бурю я проехал на максимальной скорости, более чем достаточной, чтобы разбить гусеницу о камень, попасть в нежданную расщелину или погубить себя любым другим способом. Дни напролет среди бесконечной тьмы я ехал, засыпал и просыпался на водительском сиденье, а шлюп останавливал автоблокиратор.
Мне было все равно. Я хотел выбраться из мрака.
Примерно на пятый день переднюю левую гусеницу «Бегуна» заело на крутом спуске метра в три или около того. Шлюп занесло и опрокинуло. Сила привычки заставляла меня пристегиваться и носить скафандр — две вещи, которые, как говорилось в руководстве страховой компании, следует делать, если не хочешь, чтобы твой полис аннулировали. Сэм из–за этого тоже шум поднимала.
«Бегун» скатился и замер, лежа на крыше, все его огни погасли. Когда я прекратил орать от ярости и разочарования, воздуха все еще хватало (хотя я чувствовал, как он выходит), чтобы оставаться в сознании.
Я надел шлем и включил головной прожектор.
Конденсатор моего скафандра был полностью заряжен, но термоядерный блок «Бегуна» накрылся. Это означало еще семнадцать часов жизни, если только я не смогу исправить поломку, но оба отсека, содержащие два запасных блока и ремонтный подход для их смены, были расположены сверху шлюпа. Я вылез наружу, морщась, что выпускаю последний воздух из кабины, и пошуровал вокруг. Шлюп лежал именно на тех люках, которые нужно было открыть.
Семнадцать — ну, теперь уже шестнадцать — часов. И одно большое обещание.
Воздушные насосы шлюпа работали, как и до аварии, в цистернах было полно жидкого кислорода. Я мог бы перенести его в свой скафандр через аварийный клапан и продержаться так несколько дней. Провизии в костюме было достаточно, чтобы превратить все это в настоящее состязание между смертью от голода и смертью от удушья. Если бы сигнал рации куда–нибудь дотянулся, мне бы это помогло, но на больших расстояниях он зависел от ретранслятора, а его антенна оказалась под опрокинутым шлюпом.
Сэм была мертва. «Бегун» тоже. И я — для любого реального выхода.
Ни «Бегуну», ни мне больше не требовался кислород, но я сообразил, что он понадобится Сэм. По крайней мере, я мог сдвинуть вместе баки, и у меня оставались заряды, которыми мы взрывали крупные скалы.
Тело Сэм я перенес в кислородное хранилище, положил между двумя резервуарами и еще раз обнял мешок. Открыть его не посмел. Не знаю, то ли боялся увидеть, что она ужасно выглядит, то ли, наоборот, что она покажется живой и спящей.
Я установил таймер на одном из зарядов, положил тот сверху на ее тело и свалил туда же остальные. Моя маленькая кучка бомб заполнила почти все пространство между кислородными резервуарами. Затем я принялся возиться с четырьмя баками, стараясь уложить их крест–накрест на куче, приволок с кухни легко воспламеняющиеся штуки — муку, сахар, бутыли с маслом, — чтобы огонь точно разгорелся сильно и надолго.
Судя по моим часам, оставалось пять минут до того, как погаснет таймер.
До сих пор не знаю, почему я покинул шлюп. Я планировал умереть там же, сгореть вместе с Сэм, но, может быть, мне просто хотелось посмотреть, все ли я правильно сделал, или что–то в таком же роде: если бы не сработало, я попробовал бы еще раз? Не важно, по какой причине, но я отступил на безопасное с виду расстояние.
И посмотрел вверх, на звезды. Я плакал так сильно, даже боялся из–за слез не разглядеть их. Они были так прекрасны, и это длилось так долго.
Двадцать килограммов взрывчатки хватило, чтобы разнести все резервуары и раскалить кислород добела. Органика при этом не просто горит, она взрывается и испаряется, а кроме пятидесяти килограммов, которые весила Сэм, я свалил там еще килограммов шестьсот всякой органики.
Это все я понял спустя много времени. А в первую четверть секунды, когда прогремел взрыв, все произошло довольно быстро. Здоровый кусок наблюдательного пузыря — достаточно гладкий, чтобы не порезать скафандр и не убить, но достаточно тяжелый, чтобы отбросить на пару метров вверх и на добрые тридцать метров назад, — врезался в меня и покатил по склону, разбитого и без сознания, но живого.
Думаю, когда я постепенно приходил в себя, мне снилась Сэм.
Теперь послушай, боттерогатор, конечно, я хотел бы ради нового поколения марсиан рассказать тебе, что мне привиделось, как она дает важный совет по достижению успеха, и там, в стране снов, я поклялся выбиться в люди, стать достойным ее и все такое. Но на самом деле мне снилось, как я держу ее, обнимаю и смеюсь вместе с ней. Извини, если этого нет в списке.
Наступил день, когда я очнулся и сообразил, что видел медика. Вскоре я уже оставался в сознании достаточно долго, чтобы произнести «Привет». И в конце концов выяснил: оказывается, спутник наблюдения заметил и заснял взорвавшийся шлюп, поскольку такая яркая вспышка была чем–то необычным. Искусственный интеллект определил объект в пыли как человеческое тело и отправил автоспасатель — ракету с манипулятором. Автоспасатель вылетел со стартовой площадки Олимпик–Сити по баллистической траектории, приземлился неподалеку от аварии, подполз ко мне — еще–не–задохнувшемуся и пока–не–замороженному, — схватил своей механической рукой и закинул в трюм. Потом снова взлетел, добрался до больницы и передал меня доктору.
Общая стоимость одной миссии автоспасателя и двух недель в больнице с живым персоналом — кстати, страховая компания отказалась покрыть затраты на лечение, поскольку я нарочно взорвал шлюп, — составила сумму примерно
