Забавляло его и то, что объект в свою очередь старался не привлекать к себе внимания — не появлялся в средствах массовой информации, на конференции держался в кулуарах, в отеле занял номер куда менее роскошный, чем мог бы себе позволить, то есть чертовски вульгарный, весь в синтетическом красном дереве, да в искусственном мраморе, да в промышленных алмазах, — однако именовал себя при любой возможности старомодным титулом, собственно, и сделавшим ему известность, будто бы получая удовольствие от своей противоречивой славы, словно мастер за сценой, знаменитый своей незаметностью. «Валтос, Первый Лорд Реформы». Вот как нравилось зваться этому человеку. Вот какой мишурой он кичился. Вот какую побрякушку отхватил, ратуя за отмену самого смысла ее — и все же стремясь еще поиграть с никчемным титулом, покатать его на языке, побахвалиться. «Ну и дерьмо, — подумал наемник, — ну и хрен!» Пускай это и не причина для убийства, но выполнить задание так безусловно легче.
Паром часто останавливался на разных пристанях, и число его пассажиров росло. Убийца снял сумку с коленей и поставил ее у ног, заслужив кивок и благодарную улыбку женщины, присевшей рядом на скамью. На Круглом молу наемник сошел на берег и, когда пирс очистился, присел на корточки и открыл сумку. В два счета наемник собрал складной велосипед — единственный свой багаж, — сложил сумку до размеров крохотного коробка и сунул ее под сиденье.
Затем убийца сел на велосипед и поехал прочь, огибая гавань, вверх, по длинному извилистому склону к Потс–Пойнту.
* * *Причин для беспокойства не было. Ангус Кэмерон сидел в плетеном кресле на балконе гостиничного номера, откуда открывался вид на Сиднейскую гавань. На маленьком круглом столике его ожидали айлейский виски и гаванская сигара. Воздух был теплым, одежда — свободной и свежей. Тысячи крыланов, покинувших свои насесты в Ботанических садах, сновали на фоне закатного неба в поисках пищи. Гул машин и голосов с улицы, доносящийся до третьего этажа, не таил опасности.
Все вроде было в порядке — и все–таки что–то не так. Ангус откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, вызывая заголовки новостей. Местных и мировых. Публичных и персональных. Касающихся бизнеса и политики. Горячая война между блоками великих держав, Евросоюз — Россия — КНР против США — Японии — Индии — Бразилии, шла по–старому: там тревожиться не о чем. Ситуация, как говорится, штатная. Ангус моргнул, стирая изображения, тряхнул головой, встал, шагнул в комнату и медленно обошел ее, растопырив пальцы и широко разведя руки, вращая при этом кистями. Ничего. Ни щекотки, ни покалывания.
Удостоверившись в безопасности комнаты, он вернулся на балкон. Без пятнадцати восемь. Ангус поиграл «зиппо» и бокалом, а также мыслью о том, чтобы закурить и сделать глоток. Однако скверное предчувствие мешало ему расслабиться. Смутная тревога тяготила душу. Тем не менее он ждал. Осталось десять минут.
За восемь минут до восьми в правом ухе зазвенело. Он щелкнул по мочке. — Да?
В углу глаза появилась аватарка сестры. Звонок из Манчестера. Англия. Евросоюз. Местное время 07:52.
— О, привет, Катриона, — сказал он.
Аватар ожил, оброс плотью, превращаясь из плоской фотографии в женщину за тридцать, несколькими годами младше брата, сидящую напротив него в виртуале. А сестренка–то, похоже, в смятении. Или чем–то расстроена? Они не общались пять месяцев, но вообще–то не в ее привычках звонить, не умывшись и не причесавшись.
— Привет, Ангус, — ответила Катриона. И нахмурилась. — Знаю, наверное, я покажусь тебе параноиком… только… эта линия защищена?
— Абсолютно, — кивнул Ангус.
В отличие от Катрионы, он отлично понимал механизм кортикальных звонков: уникальность сенсорного кодирования импульсов каждым конкретным мозгом сводила вероятность расшифровки разговора при помощи обычно применяемых алгоритмов практически к нулю… Только вот…
— Конечно, если никто не читает по моим губам. — Он прикрыл рот ладонью. — Так пойдет?
Кажется, демонстративная предосторожность не успокоила, а разозлила Катриону.
— Пойдет, — фыркнула она и глубоко вздохнула. — Я сильно сомневаюсь насчет следующей серии апгрейда, Ангус. По меньшей мере один митохондриальный модуль там совершенно не задокументирован.
— Невозможно! — потрясенно воскликнул Ангус. — Это никогда бы не прошло.
— Прошло, — откликнулась Катриона. — Никаких сведений об испытаниях. Я возмущаюсь, а мне твердят, мол, разберутся, это неважно, или отделываются еще как–нибудь. До релиза месяц, Ангус. Без шансов, что к контрольному времени модуль снабдят документами, а тем паче протестируют.
— Не понимаю, — сказал Ангус. — Совсем ничего не понимаю. Если это всплывет, то Син–Био потонет — для начала. Потом пойдут ревизии, судебные расследования… И Служба еще потопчется на обломках корпорации. Не думай о кляузничестве, Катриона, ты должна информировать Службу — в интересах компании!
— Я так и сделала. А в ответ получила все те же отговорки.
— Что?
Услышь он подобное от кого–то другого, Ангус ни за что не поверил бы. Репутация Службы Усовершенствования Человечества была безукоризненной. Беспристрастная, объективная, неподкупная — ее рассматривали как образец организации, которой вверено эволюционное будущее человечества (или, по крайней мере, его европейской части).
Ангус еще помнил то время, когда улучшение программного обеспечения не шло незаметно для пользователя день за днем, час за часом, а двигалось скачками, через неравные промежутки времени, несколько раз в год — и называлось это «релиз». Генетическая техника до сих пор находилась на той же стадии. Работодатель Катрионы, Син–Био (в основном), поставлял новшества, Служба Усовершенствования Человечества проверяла их и (обычно) утверждала, и все в Европейском союзе, не имеющие каких–либо религиозных возражений, проглатывали новинки.
— Похоже на саботаж, — предположила Катриона.
— Не волнуйся, — сказал Ангус. — Это, должно быть, просто ошибка. Бюрократические заморочки. Я разберусь.
— Слушай, только не упоминай меня…
Вспыхнули фонари, знаменуя Час Земли.
— Это будет непросто. — Ангус вздрогнул и прикрыл ладонью глаза, поскольку балкон, комната, здание и весь раскинувшийся внизу городской ландшафт осветились. — Им известно о нашем родстве, и они поймут, что ты попросила…
— Я попросила не называть моего имени. — отрезала Катриона. — И не сказала, что это будет легко.
— Влезать в дело, не втягивая в него нашей общей фамилии?
— Вот именно! — Катриона проигнорировала сарказм брата — умышленно, судя по тону. Оглядевшись, она добавила: — Не могу сосредоточиться, когда вокруг
