От десерта я отказался. Мы расплатились, похвалили шеф–повара, дали на чай официанту и вышли наружу, но день стал каким–то странно… нет, не туманным, но неопределенным, словно все линии утратили четкость и готовы были оспорить собственное существование. Я остановился, потряс головой, снял очки, подышал на них и вернул на место. Аврам, стоявший рядом, крепко схватил меня за руку. Он говорил тихо, но горячо:
— Так. Сделайте два шага вправо и обернитесь.
Я посмотрел на него. Пальцы его больно вцепились в мою руку.
— Ну же!
Я сделал так, как он просил, а когда обернулся, ресторан исчез.
Так я и не понял, где мы оказались. Аврам мне не сказал. Все стало ясным, но глаза резал холодный сумеречный ветер, который дул вдоль пустой грунтовой дороги, вздымая пыль. Весь Нью–Йорк с его звуками, запахами, голосами и пейзажами исчез вместе с кафе «У Виктора». Я не знал, где мы оказались и как сюда попали, но думаю, хорошо, что пережил весь этот ужас именно тогда, потому что ни до, ни после я ничего подобного не испытывал. В пределах видимости не оказалось ни единого живого существа, не было даже намека на то, что они здесь обитают. И сегодня я не смог бы объяснить, как мне удалось выдавить из себя слова, но я просипел пересохшим горлом:
— Где мы?
Пока я писал об этом, на меня снова накатили воспоминания, честно говоря, меня трясет до сих пор.
Аврам спокойно сказал:
— Черт. Надо было сделать три шага вправо. Namporte![22] — Обычно он говорил это слово, пытаясь подбодрить в сложный момент. — Просто идите за мной след в след.
Он пошел по дороге, которая, насколько я видел, никуда не вела — только ветер и дорога без конца, — и я, боясь сделать что–то не так и остаться в этом жутком месте, в точности повторял его движения вплоть до резкого поворота головы и артритного прыжка в сторону, словно мы играли в классики. В какой–то миг Аврам даже согнул правую ногу и поскакал на левой, а следом и я.
Не помню, как долго это продолжалось. Но помню — хотя предпочел бы забыть, — как Аврам вдруг резко остановился и мы оба услышали мягкий скребущий звук, иногда переходивший в цоканье, словно чьи–то когти начинали стучать по камню.
— Черт, — снова сказал Аврам.
Быстрее он двигаться не стал, но, когда я подошел к нему почти вплотную, вытянул руку и дотронулся до меня. Аврам все чаще смотрел влево, и в глазах его мелькало беспокойство. Я помню, что старался отвлечься, пытаясь понять по звуку, сколько ног у нашего преследователя, две или четыре. Сейчас я понятия не имею зачем, но в тот момент это отчего–то казалось мне очень важным.
— Продолжайте двигаться, — сказал Аврам.
Он снова шел впереди меня, но теперь уже медленнее, а я, в отличие от него, постоянно оборачивался назад и потому наступал ему на пятки. Локти он прижал к телу, выставив вперед лишь ладони, словно внезапно ослепший. Я сделал то же самое.
Даже теперь… даже теперь, когда порой я вижу во сне эту ужасную грунтовую дорогу, мне снится не то, как я спотыкался обо что–то, зная, что не нужно смотреть на землю, и не странное цоканье за спиной. Нет, снится лишь Аврам, идущий впереди меня, смешно дергающий головой и плечами, и его руки, которые ощупывают и месят воздух, словно тесто. А я плетусь следом, пытаясь не отстать, внимательно повторяя каждый его жест, намеренный или случайный. Во сне мы все идем и идем, без цели и будущего.
Внезапно Аврам пронзительно вскрикнул на непонятном мне языке, я повторил за ним, как смог, затем он завершил игру в классики оборотом вокруг оси и буквально бросился на землю влево. Я сделал то же самое, тут же закрыв глаза и едва не испустив дух. Когда я их открыл, он уже поднялся и стоял на цыпочках; помню, что я даже подумал: «Наверное, ему больно, с его–то подагрой». Левой рукой он тянулся вверх, как можно выше. Я повторил движение… и почувствовал под пальцами что–то твердое и грубое… подтянулся вверх, как и он…
…и понял, что нахожусь уже в другом месте. Моя левая рука все еще сжимала то, что оказалось выступающим кирпичом высокой колонны. Мы стояли в каком–то зале, напоминающем огромный вокзал, потолок куполом сходился где–то так высоко, что я даже не мог разглядеть на темных стенах ни рекламы, ни даже названия станции. Впрочем, название не имело бы смысла, потому что железнодорожных путей я тоже не увидел. Понял лишь одно — что мы выбрались с той пыльной дороги. Оторопев от облегчения, я глупо захихикал, даже немного безумно, и сказал:
— Не помню, чтобы «Студия Юниверсал» водила сюда людей на экскурсию.
Аврам сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
— Все в порядке, — наконец сказал он. — Уже лучше.
— Лучше, чем что? — Большую часть своей жизни я провел в недоумении, но эта фраза затмила все. — Мы все еще в Околомирье?
— В центре Околомирья, — гордо ответил Аврам. — В самом сердце, если хотите. То место, где мы только что были, — это что–то вроде остановки в неблагополучном районе города. А это… Отсюда можно попасть куда угодно. В любую точку. Вам всего лишь надо… — он замешкался, чтобы подобрать правильный эпитет, — надо прицелиться поточнее, и Околомирье приведет вас туда. А еще лучше знать точные географические координаты того места, куда вам надо. — Я ни на секунду не усомнился, что именно так он и поступал. — Но самое главное, нужно сосредоточиться, наиболее полно представить себе это место, со всеми его особенностями, а затем… очутиться там. — Он пожал плечами и улыбнулся немного сконфуженно. — Простите, все это звучит довольно странно, вроде космоса и единения с миром. Я и сам не сразу до всего дошел. Целился, например, на Мачу–Пикчу, а попадал в Кейптаун или хотел посмотреть на Галапагос, а появлялся в Рейкьявике, и так раз за разом. Ну что, tovarich[23],
