Наконец–то он узнал детали, о которых из осторожности запрещал себе спрашивать с тех пор, как начал выполнять задания в штатском. Тогда, годы назад, Люстр была послана в Копенгаген для стандартного обмена информацией, поскольку сведения сочли слишком деликатными, чтобы доверить их вышивке или чему–либо еще, что подвержено прихотям человека и Господа. Турпин не сообщил ему, в чем состояла информация, только то, что она имела пометку «для их величеств», а это означало, что к ней могли иметь доступ лишь коронованные особы определенных мировых держав и избранные ими консультанты. Люстр усадили в парке, где ее встретили агенты датской Службы безопасности и проводили во дворец Амалиенборг. Предположительно. Поскольку ни ее, ни их во дворце не видели. Они попросту не дошли туда, и, выждав установленный час невмешательства, в течение которого предположительно считалось, что они могли отправиться в паб или зайти куда–нибудь перекусить, датчане подняли тревогу. Не нашли ничего; никто ничего не видел. Идеальное похищение — если это вообще было похищение.
Великие державы были в панике, сказал Турпин. Они ожидали, что нарушится равновесие, что вот–вот начнется война. Армии по всему континенту и Солнечной системе направлялись к портам и станциям экипажей. Гамильтону припомнился тот внезапный смотр, когда его полк услали месить сапогами грязь в Портсмуте. И как потом вскорости объявили, что это просто еще одни учения. Предшественник Турпина в результате того события потерял работу, а затем и жизнь: несчастный случай на охоте, хотя много ли в нем было случайности — бог весть.
Этим утром Гамильтону хватило здравого смысла промолчать о том, что содержавшаяся у Люстр в голове информация должна была иметь необычайную ценность, если ее утеря означала конец священного доверия для всех причастных к общественной жизни, конец всего. При мысли об этом его снова замутило, ибо натянулась ниточка, связывавшая важность того, что девушка носила в себе, с ее способностью говорить.
— И что, эти сведения по–прежнему так же деликатны? — спросил он.
Турпин кивнул.
— Поэтому я и посылаю вас. И именно поэтому вам предстоит кратко ознакомиться с енохийским. Мы предполагаем, что она будет способна говорить только на нем — по крайней мере, мы на это надеемся. От вас потребуется понять то, что она сможет сообщить, и действовать на месте в зависимости от услышанного. Альтернативой было бы отправить войска, чтобы вытащить ее оттуда, — а в настоящее время мы не совсем готовы вторгнуться в Данию.
В его тоне не было и намека на иронию. Говорили, что старого безумца, короля Фредерика, забавляла мысль о том, что его государство доставляет неудобства великим державам. Что он стремился к новым приобретениям в Солнечной системе помимо нескольких крошечных камешков, на которых, словно на куске бекона, сейчас проступала надпись «Dansk».
Теплота оказанного Турпином доверия помогла Гамильтону справиться со старой слабостью. Он ознакомился с языком и вступил в экипаж, чтобы пересечь бурные воды, с чувством, что его слишком мало уговаривали, однако и не желая напрашиваться, ощущая в себе обреченность и готовность умереть.
* * *И вот перед ним Люстр. Впрочем, она ли это?
Быть может, это выращенный гомункул с достаточным объемом поверхностной памяти, чтобы распознать его?.. И говорить по–енохийски? Нет, конечно же, было бы невозможно запихнуть так много в такой убогий крошечный мозг. К тому же придать подобному объекту настолько конкретную индивидуальность — это уже чересчур, до такого не опустилась бы даже австрийская военная разведка. Может, перед ним реальная личность с выращенными чертами лица, соответствующими молодой Люстр? В принципе такое возможно. Но в чем смысл, учитывая, что она тотчас же попадет под подозрение? Почему не сделать, чтобы она выглядела на тот возраст, в котором должна быть сейчас?
— Да, — произнес он по–енохийски. — Это я.
— Так значит… это правда, видит Бог! То, в чем не было сомнения с тех пор… с тех пор, как я вернулась.
— Вернулась откуда?
— Мне сказали, что прибыло какое–то важное лицо, чтобы меня увидеть. Это ты?
“Да.
Она смотрела на него так, словно едва могла поверить.
— Мне нужна защита. Когда мы вернемся в Британию…
— Не раньше, чем я узнаю…
— Ты знаешь не хуже меня, что эта комната, это здание…
— Когда ты входила — когда здесь еще был вестибюль, — почему ты не позволила, чтобы тебя осмотрели?
Она тяжело вздохнула, губы вытянулись в тонкую линию. Внезапно все вернулось на круги своя: они опять ссорились. Идиоты. Все те же идиоты. Когда так много поставлено на карту!
Он должен был им рассказать. Им следовало послать кого–нибудь другого.
— Послушай, — сказала она, — сколько времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз?
— Лет пятнадцать, плюс–минус.
Он вновь увидел на ее лице потрясение. Словно ее постоянно ранила одна и та же новость. Любые ее отголоски.
— Я видела даты, когда выбралась, но не могла поверить. Для меня… прошло четыре года. А точнее… на самом деле, вообще нисколько.
Гамильтон был уверен, что ничто не могло бы привести к такому результату. Он тряхнул головой, временно откладывая загадку в сторону.
— Пакет в сохранности?
— Как это похоже на тебя, вот так скакать от одного к другому! Да. Поэтому я и отказалась проходить через осматривающее устройство. Об этих машинах много всего рассказывают, особенно о той, которая здесь. Я могла начать болтать!
Однако то же самое сказал бы и гомункул или подставное лицо. Гамильтон поймал себя на том, что хмурится, глядя на девушку.
— Расскажи мне, что произошло. От начала до конца.
В этот момент позади них послышался тихий звук. Оттуда, откуда не могло доноситься никаких звуков. Как будто в стенку стукнулся тяжелый предмет мебели.
Люстр вздрогнула, повернулась в ту сторону…
Гамильтон прыгнул на нее.
Позади него полыхнуло пламя.
А потом его швырнуло в воздух — вверх, вбок, потом обратно вниз!
Он приземлился и кинулся вбок, чтобы перехватить Люстр, которую выбросило из кресла, с грохотом улетевшего куда–то в сторону. Комната хлестала его по глазам: молочно–белое пламя, бьющее дугой. Две пробоины, в каждой колыхалось по полпомещения. Взрыв стремительно распространялся по стенам.
Направленный заряд, — отметил Гамильтон той частью своего сознания, которая была приспособлена разбирать подобные вещи на отдельные детали и поворачивать их под разными углами, — со складкой в воронке, чтобы разрушать искусственно искривленное пространство.
Кто бы они ни были, они хотели заполучить Люстр или их обоих живыми.
Гамильтон обхватил ее за плечи и швырнул к двери.
Девушка вышибла собой створку и споткнулась, внезапно оказавшись во власти гравитации лежавшего позади коридора. Гамильтон оттолкнулся пятками от вращающегося кресла и нырнул в проем следом за ней.
Он упал на
