Маяки

как бы…

— Вам, наверное, в отдел электроники. — Девушка поняла меня по–своему.

— Нет, просто я тут свалился с трассы случайно, когда выпрыгивал из норы… которая тут рядом, — я указал взглядом на потолок, — и оказался на этой планете. Но тут…

— Надо летать осторожнее. — Девушка покачала головой, и мне стало стыдно. — Давайте!

Она забрала у меня свою одежду и нырнула за ткань, которой был закрыт проход в женскую примерочную. Я остался стоять у входа.

Черт знает что такое. Так я ничего не добьюсь. Мне простительно, конечно: я не психолог и не следователь. Я токсиколог. Мой пациент чаще без сознания, да и в целом не более интересен, чем его анализы. Но все–таки надо быть понастойчивее. Девушка, конечно, деловая: ходит, покупает, будто так и надо.

Я задумался: а ведь она сама по себе удивительная. Какая–то настоящая. Словно ее подбирали на роль самой обычной девушки, не вызывающей подозрений. Но не для молодежного сериала, а для черно–белого фильма. Вот это ее «Надо летать осторожнее». Такую фразу могла бы сказать и Вика, но она бы ее произнесла совсем по–другому: будто бы вытащила чупа–чупс изо рта, сказала и сунула чупа–чупс обратно. И каждое слово оказалось бы в липком. А вот эта Птичка — сказала, и ты сразу понял, какая она умница.

Да, заморочила она мне голову. И, кажется, уже куда–то исчезла.

Знать бы, работают ли здесь камеры наблюдения. Наверное, я уже вызываю подозрения: стою тут один в отделе женской одежды. Но это полбеды. Я караулю несовершеннолетнюю девушку. Может, это ловушка? Провокация? Надо бы побыстрее разобраться с этим. Решительнее. «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть». Так говорил один мой…

Птичка вышла из примерочной, прервав мой поток мыслей. В одной руке она держала комок свернутой одежды, в другой — выбранную пару джинсов. Она улыбнулась мне так, как… я думал, так умеют улыбаться только диснеевские зверушки. И в то же время она была здесь, простой и домашней. И эта улыбка была честной.

— Поможете?

— Да, конечно, — Я поспешно перехватил у нее одежду. Девушка направилась к кассе.

— Скажите, — начал я, — а где ваши родители? Вы тут одна?

— У меня нет родителей, — спокойно ответила девушка.

— И никогда не было?

— Никогда. — Она помотала головой.

— А что вы здесь делаете?

— Здесь? — Она рассмеялась. — Покупаю джинсы!

Девушка наклонилась к терминалу и расплатилась. Все было таким простым и естественным, что я снова почувствовал себя дураком. И начал злиться.

— Так, знаете… Слушайте, мне нужно с вами поговорить. Давайте вы перестанете мне тут делать вид, что все в порядке. Сядем и поговорим полчаса.

— Но я не могу сейчас. Может, позже.

— Вы куда–то торопитесь? — Тут я понял, что уже задавал этот вопрос, и взорвался: — Куда вы, черт побери, торопитесь? Домой?! Здесь нет дома! Здесь кругом песок!

Я отшвырнул одежду, схватил девчонку за плечи и повернул ее к себе.

— Где мы находимся? Говори… Говорите! Что это за торговый центр такой?

Я заглянул в широко распахнутые глаза девушки. Она вроде бы открыла рот, чтобы что–то сказать, но только сдавленно ахнула.

— Отвечай!

Я почувствовал, что она меня боится: ее худенькие плечи в моих ладонях едва ощутимо дрожали.

— Ну! Я кому сказал…

У нее полились слезы, но лицо было как маска. Испуганная маска. Мыслей в глазах не было.

— Я… просто покупаю, — наконец сказала она сдавленно, — Птичка просто покупает. Джинсы. Птичке нужны новые джинсы.

— Как ты сюда попала?

Тут девушка заплакала по–настоящему. Словно вспомнила, как это делается. Лицо ее скривилось в несчастную гримаску. Она склонила голову, и слезы брызнули на мой пиджак.

У меня появилось чувство, будто я сделал что–то непоправимое: сломал статуэтку. Тоненькая ручка откололась, и теперь — все.

— А–а–а, черт! — Я отпустил девочку и отошел в сторону.

Она постояла с опущенной головой совсем недолго и стала вытирать слезы рукавом, оглядываясь. Потом принялась поднимать брошенную мной одежду с пола и вешать ее на ближайшую стойку. Как кошка, у которой всегда есть какая–то цель.

Я медленно вышел в коридор.

Мама

Он хлопнул дверью и уехал. А я осталась смотреть в телевизор. Наверное, это и называется несчастливый брак: смотришь на экран, а видишь только мужа.

Да прав он, прав. Хуже всего, что он всегда прав. Да, Викуська опять читала эту сказку. Да, он десять раз просил меня не давать ей такое. Да, сказка мерзкая. Но все Викуськины подруги с такими носятся. Он был прав, наверное, что не принимал этого в расчет. Да, я не извинилась, я сидела с кислым видом. Он был прав, наверное, и в том, что устроил разнос. Заставил меня что–то объяснять. Да, конечно, надо всегда обо всем пытаться договариваться. Что ж меня это всякий раз так бесит?

Вот, на экране двое держатся за руку. Влюблены. Красиво. Кажется, что они даже дышат в такт. А мы? А мы дышим в такт? Нет, всю нашу жизнь он делает мне искусственное дыхание.

Папа

Я вышел из бутика и опустился на скамеечку, стоящую напротив входа в этот магазинчик. Музычка в колонках замолчала, будто торговый центр присмирел, затих и стал смотреть, что же будет дальше. Хорошо, наверное, быть таким зданием: набил пузо персонажами и глазеешь, развлекаешься. Впрочем, у него тут с персонажами не густо: я‑то не супергерой, я простой врач, хоть и на грани умопомешательства. Девочка на вид тоже не Бэтмен, не стриптизерша и не шпагоглотатель. А больше никого нет: одни только невозмутимые роботы. Хотя…

Я щелкнул пальцами: черт, точно! Вот я недоумок. Девчонка тоже робот. Просто очень, очень хорошо сделанный, дорогой робот. Какая работа! Какая кожа! Какая мимика. А я чуть было не сломал хорошую вещь. Да она ж стоит как «феррари». Ох. А она ведь сразу сказала, нет у нее родителей. И не было никогда. «Пичтех Роботикс Инк» ее родители.

Ну, все понятно. А что она здесь делает? То есть как это «что»? Покупает! Обкатку проходит. Что нужно уметь молодой андроидихе? Ну, это смотря кем она будет. Любовницей или дочерью для престарелой бездетной пары. А неважно. Все равно джинсы должна уметь покупать. Радовать новых папу с мамой.

Я облегченно выдохнул. Все, хватит нервничать. Как–то расслабиться надо. О, кажется, я знаю как.

Официант со стуком опустил стакан на столешницу и придвинул его ко мне. Звук толстого стекла, скользящего по дереву. Ктр–р–р. Лучший звук на свете, основательный и настоящий. Мужской звук. Сегодня его ничто не заглушает. Не считая роботов, я один в маленьком открытом баре,