КЛАДОИСКАТЕЛИ
Первая статья о магазине появилась в 2006-м, в газете «Профессия», автор – Елена Пудовкина; через два года о нас написала Ольга Энтина в газете «Совершенно секретно». В следующем году журнал «Афиша» включил магазин в топ-5 лучших комиссионок города. А в апреле 2012-го позвонили из редакции газеты «Невское время», сказали, что хотели бы сделать репортаж: пять-шесть фотографий на разворот и короткий пояснительный текст. На вопрос: «Почему выбрали нас?» – ответили: «Вас рекомендовала Маша Ларионова – дочь Ирины Всеволодовны и Андрея Ларионова, главного художника Ленинградского фарфорового завода в восьмидесятые годы». Вскоре магазин посетил мужчина с пышной шевелюрой.
– Александр Гальперин, – представился он, – фотокорреспондент.
Из разговора понял, что редакцию интересуют не столько предметы старины, сколько пути, какими они приходят на полки. Не таясь, раскрыл источники. Он выбрал самые экзотические, и мы наметили план: сегодня он снимает интерьеры магазина, на следующей неделе – рейд по помойкам и, если удастся, выезд на «адрес».
Камера Александра Гальперина защелкала, в объектив попали фарфоровые пупсы, бюсты великих россиян, древние иконы с ликом Спасителя и юный петербуржец на стульчике из шестидесятых, а также старуха Демкина.
Грузная и неповоротливая Демкина в аляповатом плаще и кепи явилась узнать, почем сегодня чугунные утюги. У нее их два. Заметив человека с фотоаппаратом, замерла: нижняя губа отвисла, оголив влажную десну, глаза остановились. Узнав от Светланы Дунаевой, что готовится репортаж в газету, Демкина оживилась, подобрала губу и полезла в кадр. Она заходила перед корреспондентом и принимала позы: вскидывала голову, щерилась и строила глазки. Александр Гальперин уводил камеру от комичной фигуры, но Демкина не унималась. Не выдержав прессинга, он персонально сфотографировал ее несколько раз. Довольная, что попала в газету, Демкина удалилась.
Вадика Кондратьева называли «профессором помойки». О нем думал, обещая Александру Гальперину опытного гида. Низкорослый и щуплый, с угреватой кожей и бритым черепом, Вадик дважды в день обходил контейнерные площадки Коломны, рылся в мусоре. Первый выход он совершал рано утром, когда конкуренты спали и ему было чем поживиться. Одно время, доставив Александру в школу, я приезжал в магазин рано, и, чтобы не досаждать Кикиморе, гулял по окрестным улицам, и обязательно встречал Вадика. Он, бывало, поклонится, разведет руки: «Феодорыч, – ничего нет, только вышел». К полудню автомобили «Спецтранса» мусор вывозили, и Вадик отдыхал или брел туда, где по одному ему понятным приметам знал: квартира или комната освобождается, будут выносить вещи, и он дежурил у подъезда или мусорных бачков. Завершал рабочий день поздно вечером, иногда ночью. Он заметил, что есть люди, которые выносят мусор под покровом темноты и нередко выбрасывают достойные предметы. Случалось, в теплую погоду выйдем с Александрой в антракте из Мариинского театра, прогуливаемся вдоль здания, замечу Вадика – бредет стороной, руки оттянуты трофеями. Остановится, объявит торжественно: «Феодорыч, есть! Поднял пять минут назад. Показать не могу – грязная. Помою, принесу».
Его каждодневная добыча – бытовая мелочь, бутылки и цветной металл, но он умел находить и достойные предметы: иконы, живописные холсты, семейные архивы. Благосклонности Вадика искали все антиквары района, но Вадик был беспринципен, нес ближайшему. Зачем утруждать себя, тащиться куда-то, когда за православный складень или фарфоровую статуэтку заплатит любой? В предметах он разбирался, цены назначал сам, поэтому и прозвали «профессором».
Ходил Вадик с палочкой с примотанным на конце крючком, им подцеплял пакеты из бачков, вскрывал перочинным ножом. Для сортировки металла носил при себе магнит, увеличительное стекло, чтобы рассматривать клейма. Золото от латуни и серебро от мельхиора отличал с помощью ляписного карандаша. В темное время суток не обходился без фонарика.
В юности он увлекался астрономией, поступил в институт, но из-за слабого зрения и приступов головных болей учиться не смог, долго слонялся без дела. Родственники «грызли», участковый грозился выселить на сто первый километр за тунеядство. Кто-то посодействовал, и Вадика приняли в Русский музей разнорабочим.
– Работа несложная, – рассказывал он, – принеси, отнеси, убери снег с крыши. Мне нравилось. Однажды сотрудница попросила помочь донести картину. Зашел с ней в хранилище, взял, какую указала. Она пошла, я следом. Прошли охрану. На улице поджидала «Волга», уложил картину на заднее сидение и вернулся на место. А бригадир спрашивает: «А ты подписывал бумагу, что ни при каких обстоятельствах в хранилище не войдешь и к картинам не притронешься?». – «Нет, – отвечаю, – не подписывал». И тут до меня доперло: меня использовали! Ночь не спал, а утром написал заявление и ушел.
– Может, поторопился, Вадик? Наверняка у нее было разрешение, иначе бы вас остановили.
– Не знаю, может быть, – вздыхал он. – После музея нигде не работал, живу помойкой.
Как многие, не попавшие в колею удачи, Вадика увлекался спиртным, страдал от запоев, время от времени пропадал на несколько недель, а то и месяцев, из алкогольного кошмара выбирался с трудом.
– Как же ты, Вадик? – стыдил его, когда после очередного запоя он являлся недужный, квелый, с дрожащими руками; с покрытого испариной носа сползали очки, и он поправлял их грязным пальцем.
– Феодорыч, бес попутал. Не поверите, тысячу долларов нашел. Разорвал конверт, в нем десять бумажек, одна к одной. Всю ночь кошмары снились, а утром сходил за красненьким, думал, успокоюсь. Не остановился, пока все не размотал. Дайте пятьсот рублей, за мной не убудет.
Долги Вадик отдавал, да и вообще отличался честностью. Принесет иной раз безделицу, попросит пятьдесят рублей, скажу: «Вадик, у меня тысяча». – «Я разменяю», – и уйдет. Отвлекусь, забуду о нем, о тысяче, а под вечер Вадик: «Феодорыч, пересчитайте», – разожмет кулак, в нем мятые купюры, все до копейки.
Однажды принес бронзовую скульптуру Георгия Победоносца. Святой в виде средневекового рыцаря, у ног коня – дракон. Скульптура старая, с патиной, фигуры прочеканены: различимо лицо юноши, волнистые кудри, узоры на доспехах и яблоки на крупе коня. Подставка и копье отсутствовали. Я установил фигуру на камень от пресс-папье, копье заменил медным стержнем и оставил у себя.
Кикимору Вадик недолюбливал и, как «профессор помойки», судил за дилетантские набеги на бачки.
– Она по верхам шарит. Распотрошит пакет – явных ценностей нет, и бросает. А чтобы исследовать, терпения не хватает. Нарвет, намусорит, и хоть бы хны. Дал бы под зад, да нельзя.
С его слов, копаясь в отвергнутом ею мешке, Вадик нашел золотые коронки в спичечном коробке; прощупывая подкладку пальто, отброшенного ею как немодное – кошелек с обручальным кольцом, карманными часами «Павел Буре» и серебряной брошью с золотниковой пробой.
Однажды в шутку, желая их примирить, предложил Вадику взять Асю в жены. «Женила же, – говорю, –
