МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ
Товароведом Жанна Викторовна Муругина работала недолго, дочь и внуки тянули домой, и ее место заняла Гелера Садековна Енакаева, или попросту Геля, – по-восточному закрытая, немногословная женщина. Геля имела высшее торговое образование, отлично разбиралась в товаре и рачительно относилась к деньгам, оценивая приносимые вещи дешево. Ее твердость и неуступчивость положительно сказывались на финансовом положении магазина, но иногда причиняли вред – интересные предметы, случалось, уплывали. За фарфоровую статуэтку ценой в тысячу рублей Геля могла предложить триста, когда клиент просил чуточку добавить, безапелляционно говорила: «Нет!». Сломить ее было невозможно, даже мне. Высокой зарплатой Гелю сманили в солидную компанию. На смену ей пришла Маргарита Печерских, после окончания каких-то курсов она проходила у нас практику и ненадолго задержалась. Переехав в новое помещение, обязанность товароведа я принял на себя.
Прежде мне доводилось «сидеть на приеме». Случалось это, когда Жанна Викторовна болела, Геля уходила в отпуск, а Маргарита отсутствовала по личным причинам. Я умел оформлять договоры, составлять накладные, печатать ценники и расходные ордера. Но стоимость предметов знал плохо, частенько недооценивал, чем пользовался многочисленный «крутящийся» люд.
Странную особенность за собой – видеть только то, что меня волнует, заметил впервые, когда готовился стать отцом. Тогда, в семьдесят шестом, кто-то словно заретушировал для меня обычных женщин, оставив на обозрение исключительно будущих мам. С назойливым постоянством выделял их из толпы. Родился сын, и зрение восстановилось.
Второй раз картина мира поменялась в восьмидесятом, когда сердечный приступ уложил на больничную койку и бытие сузилось до ее размера. В те дни автомобили на улицах города смазались в серую ленту, на ее фоне выделялись лишь микроавтобусы РАФ – белые с красной полосой. Заметив тревожный маячок и заслышав их вой, мысленно повторял: «Успейте, помогите, спасите». От страха смерти избавился, и кареты «скорой помощи» растворились в общем потоке.
Так и теперь, заняв место товароведа, перестал замечать рядовых посетителей, их заслонили «крутящиеся». Раньше о существовании таких даже не подозревал. За год или два до этого в журнале «Караван» прочитал историю об отпрыске аристократической русской фамилии. Оказавшись после семнадцатого года в эмиграции, сиятельный потомок скромно жил на окраине Лондона, нуждался. Однажды, проходя мимо антикварного салона, он заметил в витрине китайский сервиз, подобный остался в его петербургском доме. Бывший аристократ остановился, вспомнив, как потратил на фарфоровые черепки несколько тысяч золотых. На этом же значилась неправдоподобно низкая цифра. «Хозяин не знает, чем владеет», – сообразил он; раздобыл требуемую сумму и перевез сервиз в богатый район города знающему антиквару. От него вышел с оттопыренным карманом. Оказалось, его знания стоят денег. С того дня он стал «крутиться», объезжать антикварные лавочки Лондона, выискивая недооцененные предметы.
Подозреваю, что такие люди существовали всегда, но в начале нулевых в городе на Неве наблюдался их явный переизбыток. «Крутящийся» – это перекупщик, фарцовщик, спекулянт, или спикуль, как некоторые любят себя называть, покупающий предметы не для собственного потребления, а с целью перепродажи. Их деятельность тем успешней, чем дальше их личные интересы лежат от сферы их бизнеса.
Массовое явление «крутящихся» стало возможным благодаря обилию в городе антикварных предметов, смене политического курса страны, последовавших затем кризисов и образованию антикварного рынка. В советское время он практически отсутствовал. В начале восьмидесятых в бывшей столице Российской империи, ставшей областным центром, функционировало около 50 магазинов объединения «Ленкомиссионторг», большинство специализировалось на торговле одеждой, обувью и тканью, и лишь семь-восемь (по словам «крутящихся») – картинами, бронзой, фарфором, музыкальными инструментами и мебелью. Их деятельность регулировалась ведомственными инструкциями, а стоимость предметов определялась «прейскурантом цен» на каждую группу товаров. Спрос не влиял на расценки – раздолье для спекулянтов. Через двадцать лет все встало «с головы на ноги»: в городе более 100 антикварных и комиссионных магазинов, и костюмов и туфель в них не найти.
Фамилии в среде «крутящихся» были не популярны, они обращались друг к другу по именам, но «за глаза», поскольку Анатолиев, Борисов и Николаев среди них много, каждого идентифицировали по прозвищу. Чаще всего оно отражало внешний вид: Саша-мальчик, Витька-кривой; или характерную деталь физиономии: Юра-нос, Сережа-борода; порой – характера: Лева-противный, Коля-дуст; иногда – бывшую или настоящую профессию: Вова-доктор, Веня-аминь, а также антикварные предпочтения: Саша-Будда, Дмитрий-погон. Многие имена за годы «кручения» затерялись, остались более-менее понятные клички: Аргентум, Собес, Мясо, Геббельс, Гулливер – и малопонятные: Гога-ласточка, Жора-брандахлыст.
Особо я благоволил к «крутящемуся» по кличке Проказа. Одни говорил, что так его прозвали за склочный характер, другие – за пятна на коже. Сам Серега культивировал иную версию. Рассказывая домашним о прошедшем дне, кто приходил, что приносили, бывало, упоминал Проказу. Зловещая энергетика слова произвела на дочь (ей не было и двенадцати) впечатление. Однажды, когда они одновременно оказались в магазине, я их познакомил.
– Моя дочь Александра, а это, Сашенька, – Проказа.
Серегу аж передернуло, а дочь не знаю, какого монстра воображала, – расстроилась. Своей кличке Серега не соответствовал: добродушный, с открытым лицом, которому, округлив глаза и приоткрыв рот, умел предавать наивно-глупое выражение. Это помогало ему в общении с клиентами, уверенными, что имеют дело с простаком.
– А почему вас называют Проказа? – спросила девочка оторопевшего Серегу.
Тот закатил глаза и приоткрыл рот.
– Проказничал много, потому и Проказа.
Женщины среди «крутящихся» – редкость, во всяком случае, знаю двух-трех, регулярно нас посещала одна. Друг магазина Алла Оленцевич нарекла ее «Огненный конь». Саму же Аллу почтительно именовали «Полубогиня». «Почему полу? – вопрошала польщенная Алла, узнав свое прозвище. – Богини бессмертны».
Всех без исключения «крутящихся» отличало знание предмета. Некоторые имели специальное образование, окончили Мухинское училище или Институт живописи имени И. Е. Репина, остальные учились самостоятельно. Знания плюс опыт делали их своеобразными искусствоведами, мигрирующими от магазина к магазину. За свои ошибки они расплачивались собственными деньгами.
В отличие от меня, они «крутились» в антикварном бизнесе десятки лет. В третью волну эмиграции – в середине восьмидесятых, когда я распределял чугунные заготовки в Москве, – они скупали у отъезжающих граждан еврейской национальности вещи, накопленные не одним поколением врачей, адвокатов, артистов. Они погрели руки в начале девяностых, когда шоковые терапевты взяли страну за четыре угла, как одеяло, и тряханули так, что залежалую пыль выбило сизым облаком. Именно тогда у Ленинградского вокзала в Москве появились автомобили с плакатами «Куплю все», это время имел в виду Миша из «Юсуповского садика», говоря, что мы опоздали. Начало девяностых – эпоха великого перераспределения антикварных ценностей, к нулевым пыль осела.
Посвящать меня в премудрости ремесла «крутящиеся» не собирались, я был им интересен такой – малограмотный. Обнаружив на полке предмет в пять тысяч рублей, который я по
