- Сейчас вызову наряд; он доставит тебя в отделение; и обезьянник спасет тебя от всех проблем, - предупредил постовой и повел мясистым носом к рации, прикрепленной к кителю на левой стороне груди.
На светофорах Боровицкой площади сменился свет. Автомобили остановились. Старуха с коротышкой рванулись к Гречмакову, точно гончие к зайцу; а он взглядом упрекнул постового в черствости и помчался под уклон между Кремлевской стеной и Большим Каменным мостом, к набережной Москва реки, от которой тянуло прохладой.
- Уважаемые, почему преследуете гражданина? – сурово поинтересовался постовой и запретительно вытянул руку с жезлом.
- Не твое дело, красноперый! – огрызнулся Кеша и обильно высморкнулся в ладонь.
- Что?! – возмутился постовой на дерзкую насмешку над полицейскими погонами, цапнул хама за тонкую шею и оторвал от асфальта. – Предъявите документы, уважаемый!
Коротышка взвизгнул, задергал руками и замотал головой. Сухой птичий помет запылил облачком над его нечесаной шевелюрой. Постовой так громко чихнул, что на пару секунд оглушил себя.
- А ну-ка, сатрап, отпусти Кешу и не смей нарушать Конституцию России! Времена произвола правоохранительных органов сгинули в историю безвозвратно! – четко и громко, точно с трибуны перед толпой, провозгласила старуха и подняла руку в антифашистском приветствии. - Рот Фронт! Мир хижинам - война дворцам!
- Что?! – вылупившись на старуху, поразился постовой и разжал пальцы на шее коротышки.
- Брось полосатую палку, иди - попей пивка! – приказала старуха, и ее карие глаза потемнели, а впалые щеки стали белее перчаток постового.
- Брось свою палку! Иди - попей пивка! – растирая соплю в ладонях, повторил внук за бабушкой и топнул ногой. - Брось, брось палку!
И надо же - постовой уронил жезл! Но через миг он вспомнил о профессиональном долге, поднял жезл и поднес свисток к губам, чтобы подозвать кого-нибудь из оперативников, которые в гражданской одежде гуляли среди людей в Александровском саду.
- Брось палку, иди - попей пивка! – заскандировали коротышка и старуха, раскинули руки и забегали вокруг постового.
Голова у постового приятно закружилась. Ему жутко захотелось выпить пива, холодненького, с воблой. Он спрятал свисток в нагрудный карман кителя и опять уронил жезл, но вспомнил о своем долге и чести, поднял жезл и гаркнул:
- Пошли прочь! – и замахал жезлом, четко исполняя роль регулировщика на перекрестке, хотя стоял на газоне у лестницы к стеклянной будке.
- Брось палку! Иди - попей пивка! – не унялась старуха и довольно профессионально затанцевала вместе с коротышкой твист.
Проходившая мимо, группа африканских экскурсантов остановилась и с воплями восторга принялась фотографировать танцоров и полицейского, который то бросал себе под ноги, то поднимал жезл.
4
На набережной Москвы-реки Антон Гречмаков оказался между шеренгой молодых подтянутых мужчин и переносным металлическим ограждением, на котором висели круглые дорожные знаки, запрещавшие проезд прямо. Автомобили, выныривавшие из-под моста, поворачивали на Боровицкую площадь; автомобили, катившиеся с площади, исчезали под мостом.
- Пропустите меня, пожалуйста. За мной гонится гадалка. Она хочет гаданием испортить мое счастливое будущее, - остановившись у гранитного парапета, попросил Антон Гречмаков крайнего в шеренге мужчину, который, как и его сослуживцы, был в модном отутюженном костюме стального цвета.
– Не положено. Проход закрыт. На набережной Президент. Ему нельзя мешать. Он наблюдает, как течет река, и думает о благе и процветании России, - едва заметно двигая губами, сообщил сотрудник ФСО.
Всмотревшись в пространство за плечом охранника, Антон Гречмаков увидел на набережной черную машину за спиной маленькой неподвижной фигурки, лицом обращенной к реке, и горячо пообещал:
- Я не помешаю. Я мышкой проскользну. Меня никто …
- Не положено, - процедил сотрудник ФСО, одной рукой крепко схватил настырного паренька за рубашку на груди, а другой за ремень брюк, и перебросил через металлическое ограждение.
Проявив в коротком полете кошачью ловкость, Антон Гречмаков опустился на ноги и увидел, как возле стеклянной будки на бетонной опоре, коротышка и старуха хороводили вокруг полицейского, который то наклонялся, то выпрямлялся.
- Придурок! - выпалил Антон и забежал под мост.
Оскорбленный сотрудник ФСО с невозмутимым лицом не двинулся с места.
У опоры моста, прислонившись спиной к серой грубо обработанной гранитной плите, сидела на тротуаре босоногая девушка в сером больничном халате, с вздыбленными короткими рыжими волосами.
- Не подходи! – крикнула она, выхватила из бумажного кулечка и кинула белый камешек чуть больше перепелиного яйца. Камешек оцарапал щеку Гречмакова, упал к его кроссовкам и откатился к бордюру, на котором стояла пивная пустая запыленная бутылка.
- Ты что, раненая в голову?! Ты что, в людей камнями пуляешь?! – рассердился Антон, а потом изумился внешности незнакомки: «Босая. В халате. Рыжая Лохматая. Симпатичная».
- Ты мне друг или враг? – сияя голубыми глазами, спросила девушка.
- Не знаю, - произнес Антон и промакнул тоненькую царапинку на щеке носовым платком. – Я вижу тебя впервые.
- Я сейчас поставлю диагноз, - серьезно произнесла девушка и спросила: – Ты поэзию любишь? Ты стихи сочиняешь?
- Стихи читал, но никогда не сочинял, - признался Антон и преклонил колено. Он очаровался незнакомкой и захотел пообщаться с ней.
- Жаль, что ты не поэт, - огорчилась девушка и запустила пальцы в кулечек.
- Не мелочись, - подначил шутливо Антон и поднял с бордюра пустую пивную бутылку, - на, брось в меня.
- Не брошу, - девушка заливисто засмеялась, словно ребенок, осчастливленный долгожданным подарком. – Я чувствую: ты мне не опасен. Я камешки только в своих врагов бросаю.
- И часто бросаешь? – с иронией спросил Антон, любуясь веснушчатым приятным лицом девушки и чудным блеском ее голубых глаз.
- Приходилось, - призналась девушка весело.
- Когда в последний раз? – поинтересовался Антон.
- Этой ночью. Во врача в психушке, в которой меня лечили.
- Так ты сумасшедшая, - горестно констатировал, Антон медленно встал на ноги и выпрямился. Еще никогда он не общался с дурочкой.
- Сумасшедшей меня считают родители, – сообщила девушка, подтянула к груди колени и прикрыла их длинной полой халата. – А я - поэт. Я постоянно сочиняю стихи. За это родители ругали меня, требовали, чтобы я, как они, окончила строительный институт. Но я не могу жить без поэзии. Без поэзии я – никто; без поэзии я – мешок костей на ножках... В конце
