Глава 1
Если бы этот городок был живым существом, то теперь непременно бы задохнулся в клубах пыли, что поднимаются, едва по дороге промчится вереница грузовиков. Городок со всех сторон облеплен убогими домишками, стоящими друг от друга на почтительном расстоянии, будто хозяева не хотят, чтобы другие топтали землю у их порога.
Удивительное место здесь! Свернешь с обхоженной тропинки, и будто бы на кладбище попал. Певчие птицы редко попадаются на глаза, куда чаще можно увидеть стервятников, у которых в клювах висят здоровенные куски мяса, недавно содранного с костей. Они грозно сверкают глазами и пятятся назад, не забыв при этом принять самый что ни на есть опасный вид, угрожая расправой, если подумаешь напасть. И ни души здесь не встретишь, окромя одиноких фермеров, да побирающихся по чужим останкам падальщиков. Но стоит вернуться на дорогу, как жизнь начинает бить ключом.
Маленькая товарная площадь — перевалочный пункт для фургонов, везущих пассажиров из большого города в сельскую местность, подальше от суеты и нервотрепки — всегда кишит покупателями и их детьми вперемешку с детьми здешними. Торговцев здесь — по пальцам пересчитать, они продают все: от домашней утвари и фермерских продуктов до запчастей к машинам и новехоньких радиоприемников, какие даже в городе трудно достать. У самой дороги, едва начинается брусчатка и маленькие бакалейные ряды, стоит двухэтажное свежевыкрашенное в желтый, цвета лимона, здание, уже несколько лет работающее как комфортабельный мотель. Приезжие нередко останавливаются здесь, ибо дорога до города тяжела и длинна, на ночь глядя никто не рискует ехать. Индейцев здесь нет уже давно, только редко-редко можно увидеть среди пестрой толпы человека, черты лица которого напоминают коренных жителей.
Никто из здешних жителей или гостей не боится ни воров, ни преступников масти покруче. Если кто и не досчитается в своем кошельке пары десятков долларов, то шума не поднимает: дети торговцев частенько шарят по чужим карманам. Богачей здесь не бывает, основная масса — люди среднего достатка, у которых при виде тощих мальчишек в панаме с рваными полями и в грубых полотняных штанах, закатанных по колени, на глаза слезы наворачиваются. Да разве поднимется рука на босого оборванца? Пусть бежит с украденными долларами, может, купит себе одежду получше.
Но кроме детей, воровать на торговой площади больше некому. Ни шатающаяся пьянь, ни воры-карманники, ни убийцы здесь не бывают. Они все сидят в тюрьме, единственной в городке, к которому ведет объезженная дорога через товарную площадь. Их крайне мало, одноэтажное здание на сотню камер наполовину пусто, да и откуда взяться преступникам среди простых фермеров? Приезжих, как правило, здесь не боятся, потому что наверняка знают, что поживиться в городе попросту нечем.
Очередной поток пыли настиг перевалочный пункт и накрыл бакалеи. Чем дальше в полупустыни — тем страшней бури, приносящие с собой песок. Сумерки смешались со стеной пыли, и вся товарная площадь погрузилась в полумрак. Приезжие и горожане засуетились, ища место для укрытия: кто тут же нырнул в машины, кто спрятался под навесами бывшей железнодорожной станции, а кого сердобольные торговцы пустили к себе в дома, пока не стихнет буря, верней, ее отголосок. Куда хуже было тем, кто находился в сердце песчаных карьеров, на севере плавно переходящих в прерии. Там ветра закручивали получше, чем ураган Матильда. Торговцы поспешили накрыть свои прилавки и скрылись за деревянными дверьми. Оживленные голоса смолкли так же быстро, как налетела буря.
Вскоре невдалеке показался старенький помятый форд с ржавыми пятнами на переднем бампере, некогда блестевшем отполированным металлом. Машина рвалась сквозь песчаную бурю, но даже и без того тусклые фары выглядели как почти бесцветные точки на фоне каскада частиц, и казалось, будто автомобиль никуда не движется. Форд достиг крайнего домика, что прилегал вплотную к стене разрушенной станции, и резко затормозил, закапываясь колесами в песок. Дверь домика немедленно отворилась, из нее высунулась чья-то толстая рука, которая тут же схватила за ручки чемодан, который был пропихнут в еле открывшуюся под натиском ветра дверцу машины, и столь же стремительно исчезла. Владелец чемодана погасил фары и с трудом вылез из тесного салона, отогнув ворот кожаной куртки и прикрывая им лицо от больно бьющих частичек земли. Послышался глухой стук, который был бы в разы громче, если бы не вой ветра, и водитель форда нырнул в приоткрытую дверь домишки. Старая дама, что наблюдала за этой картиной через окно дома напротив, тут же задернула занавеску.
Джейми Нокс присел на лавочку на пороге очень даже уютного дома и принялся вытряхивать песок из ботинок. Земля сыпалась из них так, как не сыпалась с вершин карьеров. Ему пришлось толкать целых два часа машину до заправочной, которая на деле выглядела скорей как пункт приема металлолома. Ее владелец содрал с него вдвое большую сумму, чем сам Нокс тратил на бензин в городе, но жаловаться было грех: подступавшая буря уже вовсю дышала ему в спину.
Он завел мотор в тот момент, когда песчаная стена образовалась далеко позади него и начала приближаться с сумасшедшей скоростью. Температура в эпицентре обычно зашкаливала, грозя сжарить попавшихся на пути людей заживо, но дальше карьеров буря никогда не выходила. Нокс вжал педаль в пол и понесся к товарной площади. Но как бы он ни торопился, его старенький форд не смог удрать от песчаной завесы. Земля забилась во все щели так, что ее можно было выгребать из салона до вечера. Песок хрустел и под ногами и в ботинках: пока Нокс толкал машину, по щиколотку утопая в нем, обувь как ковш собрала все, что только могла. Чертов песок скрипел даже на зубах, но как ни хотел Джейми, а отплеваться не мог.
Хозяин дома, почти уже старик, довольно бодро выглядящий для своих лет, тяжело отдувался, пока перетаскивал увесистый чемодан Нокса в гостиную. Может, сам чемодан-то и не весил много, но лишний вес старика окупил недостаток тяжести с лихвой. Когда весь песок высыпался, Нокс прошлепал в убого оборудованную ванную и открыл кран, чтобы смыть грязь с лица. Кран решил, что одним умыванием не обойтись и необходимо срочно принять душ, а потому, едва ручка повернулась, холодная вода окатила его с ног до головы. Набитые песком носки теперь еще и промокли, и он не знал, как бы ему выругаться, чтобы выразить все свои чувства.
Осторожно ступая по полу, чтобы не подхватить в довесок еще и занозу на вылезших из-под краски досках, он вышел в коридор. В дверях гостиной показалась голова мальчугана, но тут же исчезла, едва взгляд Нокса упал на нее. Обклеенный самыми разными наклейками и этикетками чемодан стоял у продавленного дивана и издалека выглядел совсем новеньким, но стоило приблизиться, и все потертости, а кое-где еще и дырочки, светили так ярко, что становилось стыдно за такой неопрятный багаж. Голова мальчугана снова вылезла из-за косяка, но на этот раз тяжелая рука сунула ее обратно, и вместо нее на пороге появился старик. Хозяин дома молча протянул Ноксу конверт из довольно дорогой бумаги с марками и штампом городского почтамта и прошествовал мимо, даже не задержавшись взглядом на госте. Старик с момента его приезда не сказал ни слова, и ему показалось, что тот на самом деле нем.
Нокс задумчиво пробежался взглядом по лицевой части конверта и прошел, не глядя на пол, в гостиную. Любопытного мальчишки, который наверняка был внуком хозяина, нигде не было видно. Нокс плюхнулся на диван со всей высоты своего роста, отчего он показался неожиданно низким, и принялся распечатывать конверт без всяких приспособлений, как мог только он один. Письмо было напечатано на машинке без единой правки и ошибки. Бумага была такой же, как та, из которой был сделан бланк телеграммы, предшествовавшей письму. Как и в телеграмме, конверт был подписан неким Теодором Лоуэллом, но Нокс не знал ни человека, скрывавшегося под этим именем, ни самого имени. Иногда ему приходили телеграммы от совершенно неизвестных ему людей, и когда пришла очередная от Лоуэлла, он по привычке чуть не выбросил ее. Благо, сразу вспомнил, что этот Теодор Лоуэлл — один из многочисленных знакомых его коллеги по работе.
Нокс неторопливо развернул письмо, сложенное втрое, и увидел, что текста оказалось не так уж и много, а в уголке стоял штамп того же почтамта, откуда были телеграмма и конверт.
«Ув. Дж. Нокс! — гласило письмо, —
