Храм возвышался надо мной и сверкал в лучах солнца. Как может быть так, что все вокруг пестрит и живет, но столько боли ощущается в самом воздухе? Пары безысходности и гнетущее чувство конца. Тут уж не до жизни. Тоска, печаль, уныние. Мне хотелось убежать. И бежать аж до самого моря, чтобы, наконец, перестать слышать и чувствовать пустоту. Но не могла сдвинуться с места. Я все смотрела и смотрела. Наблюдай со стороны. Вот они прощаются, вот забивают гвоздями крышку. И звук ударов эхом доносится до меня мимо серых крестов. Поднимают гроб и кладут в яму. Начинают забрасывать землей.
-Это жизнь, - услышала я голос возле себя, и кто-то положил мне руку на плечо.
Я вздрогнула, и чуть было не закричала. Но еле-еле сдержалась. Я еще не видела, кто это был. Но в голове тут же загорелась, подобно яркому пламени дикой свечи, та самая мысль. Это тот, кто наблюдал за мной. Пришел следом. Что ему нужно, что?
Сердце выбивало такт безудержной музыки. Дыхание перехватило. Я обернулась, чтобы посмотреть, чтобы принять свою судьбу. Но это была бабушка - невысокая и сморщенная, как изюм, который давно хранили в холодильнике. На ней был повязан темный платок с золотистыми узорами, похожими на причудливые цветы. И серый плащ, чуть ли не касающийся земли. Пусть нараспашку, но в такую жару он был точно не к месту. Она словно не обратила внимания на то, что я испугалась. А испугалась, надо отметить, весьма сильно. Хоть и произошло все в долю доли секунды. Но, тем не менее, на лице ее была какая-то отрешенность. Нельзя сказать, что именно оно выражало. Скорее всего, вообще ничего. И смотрела она толпу, которая еще немного постояла и собралась уходить. Довольно молодая девушка, нет, женщина, упала на колени и, разразившись ливнем слез, вцепилась в деревянный крест.
-Люди приходят в этот мир, люди уходят. Мы лишь краткий миг. Такова судьба человеческая и на все воля Божья.
Она вроде и не со мной говорила. Ее слова были больше похожи на мысли вслух, обращенные куда-то далеко в самые небеса. Несмотря даже на то, что произносились они тихо, и могла услышать их лишь я. Затем она посмотрела на меня своими замутненными годами глазами.
-Нечасто в наших краях увидишь новое лицо. Редко-редко кто приезжает, так ведь и то скорее к своим давно забытым родственникам. А тут…интересно. Так ведь если приезжали,…как же это давно было,…но не сезон уж, поди.
-Не сезон для чего? – Спросила я.
Она сделала такой вид, словно только что меня заметила. Удивление, будто карандашом нарисовалось на ее испещренном морщинами лице.
-Для пения. Пения соловья. И люди приезжали, чтобы послушать в ночи их трели. В тихой-тихой ночи, когда даже лягушки стихали. Не мешали. Запоет один, а следом ему подпоет второй. И еще, еще, еще. Так до утра, до самого восхода солнца наполняют они тьму светом перезвона. И словно даже в сердце становится теплее и легче. Пробуждается в людях самое лучшее. – Она замолчала на минуту, задумавшись, - пробуждается доброта. Но давно уж никто не приезжает. Да и местные, наверное, уж не выходят из своих домов, чтобы послушать трели. Тихо, мирно доживают свой век. Но даже если захотеть, выйти сейчас ночью, то, скорее всего, уж не услышишь.
-Почему?
Впервые на ее лице появилось что-то похожее на улыбку. Презрительную ли, а может добродушную. Не могу точно сказать.
-Да уж, - продолжила она, смерив меня взглядом. - Вижу, вижу, что не из-за соловьев ты здесь. Отпели они, милая.
-Эм, совсем?
-Как совсем? Конец июня на дворе. В этом году допели они свои песни. Теперь только ждать следующего года. Не каждый, правда, доживет до них. – Она кивнула в сторону свежей могилы, возле которой уже никого не осталось. Только в тени дерева стоял мужик с лопатой в руках. Я не видела его лица отсюда, но нечто похожее на тревогу закралось в сердце. От чего это вдруг мои чувства так напряжены с самого утра? Мне был знаком этот пристальный взгляд, хотя, он, наверное, на меня и не смотрел. Но…
-Раз не из-за соловьев ты здесь, то зачем? Знаешь, опасно бывает бродить по незнакомым местам. Ведь раньше так и было. Верь не верь, но драконы существовали, и существую поныне.
Я пропустила ее слова мимо ушей. Все еще пыталась понять саму себя. Ведь неспроста мне как-то некомфортно и неопределенно.
-На картах так и отмечали.
-А?
-На картах, - повторила она,- и в книгах. Заходи в храм Божий, поставь свечку, помолись.
-Нет, простите, но мне уже пора идти.
Зов дороги был как никогда силен. И мне не хотелось с ним спорить и перечить. Напротив, я хотела убраться, да поскорее. Над головой под самыми куполами зазвенели колокола. Я попрощалась со старушкой и пошла по дорожке, выложенной серой и красной плиткой, в сторону ворот.
-Будь осторожна, - крикнула она мне вслед.
-Да, - ответила я мысленно, - хорошо.
Глава пятая. Чистый лист II.
Иногда время замедляется, а иной раз вовсе останавливается. Прямо как сейчас.
Дождь льет, как из ведра. Интересное выражение, однако.
-Как из ведра, - повторил я про себя.
Вот только если дождь и правда бы лил, как из ведра, то он бы непременно закончился в скором времени. Сейчас же была абсолютно другая картина. Он был словно бесконечен. Будто поливал из нескончаемого океана. Небесного океана, растянувшегося серой массой по всему небосводу. И стучит, стучит, стучит по лужам и мыслям. Нет ему конца. Но я ведь слышал когда-то, что дождь не может идти вечно. Так ли это?
А омут памяти – в нем попросту можно утонуть.
Вокруг меня собрались люди. Но они – лишь тени былого, настоящего и грядущего. Темные силуэты, укутанные в траурные одеяния. Все происходит, как в страшном сне. И я все жду, жду, жду, когда же, наконец, проснусь. Но ничего не происходит. Я прохожу чуть дальше. Задеваю плечом, по-моему, мужчину, лет так под сорок. У него еще усы, шляпа и темное пальто, которое в самый раз в такую холодную и дождливую погоду. В руках он сжимал зонт. Я же ничего не чувствую, ни холода ни дождя, струящегося по моему лицу. Ничего. Просто прохожу еще немного вперед. Грязь прилипает к подошве потрепанных туфель. С таким чавкающим противным звуком. Я бы мог его
