Георгий Узников
РЕКВИЕМ ПАССАЖИРА
сентиментальный роман в осколках
ОСКОЛОК 1. СТЕКЛО ЛАБОРАТОРНОЕ
Неужели вам нравится химия? Химия ужасна.
Вот сидим мы, одетые в школьную форму мышиного цвета, среди пробирок и реактивов. Здорово воняет серой. Сера, сера, сера, эс, тридцать два – атомный вес…
Склонная к нездоровой полноте, крашенная в блондинку Юлия Антоновна переходит к галогенам. Тоска смертная. Вот Туся Спиридонова - жуёт ириску, это у неё нервное. Она отличница, ей можно.
А Митенька Крамаренко слушает внимательно – в прошлый раз провёл он полчаса у доски, огрёб пару, дома был бит немилосердно отцом и всю ночь потом проплакал в подушку. Вообще Митенька жалок и неприятен: он судорожно перебирает тощими длинными пальчиками, а иногда от него даже разит мочой, прямо как от казённого унитаза. Во всём белом свете его любит только мама, во всяком случае, так считает сам Митенька.
Рядом верный Миха, тот сидит и теребит грязную промокашку, от которой уже мало что осталось. По сути своей Миха технарь, но химия и для него внапряг.
Да, атмосфера напряжённая: Яра рисует немецкого солдата. Когда он чего-то не понимает, он всегда рисует немецких солдат, иногда целую роту. Получается красиво, но как-то зловеще. Так вот в тетрадке по химии у Яры целых три страницы автоматчиков и есть даже несколько офицеров. Нихт шиссен!
И вдруг: «Николаев! Ярослав, что ты можешь нам рассказать о валентности фтора?» - голос у Юлии строг и напорист, Яра медленно отрывается от рисунка, поднимается, оглядывая класс.
«Я… Я не помню…» - тихо говорит он, улыбаясь своей фирменной улыбкой юного Незнайки и уже в который раз избегает расплаты: ну разве можно такому чуду поставить двойку или написать замечание в дневник? Яра кудряв, рус, приветлив, весел - что ещё нужно для всеобщего любимчика?
Но интрига всё же сохраняется… «О фторе нам расскажет…» Миха съёживается и как бы врастает в парту, а тут внезапно звонит спасительный звонок, и мы выбегаем в коридор. Всё бы хорошо, но завтра опять химия, да ещё и первым уроком. Кошмар и ужас в одном бутерброде.
И вот оно, моё завтра... Наспех слопав хлеб и «любительскую», беру портфель и отправляюсь в школу. До Кутузовского на экспрессе минут двадцать, да ещё до остановки и от остановки, да ещё подождать – минут сорок получится.
Уже апрель, но в это время ещё темновато, словно напоминание о том, что каникулы не скоро. Огибая многочисленные лужи, добираюсь до стеклянного павильончика, внутри которого толпится с десяток ожидающих. Автобусы идут один за другим, но, по закону подлости, всё не то: то мало полезный сто девяностый, то забитый в селёдку сорок пятый, то простой медленный сто пятьдесят седьмой, то редкий и тоже переполненный сто тридцать девятый, то не нужный сейчас сто третий.
Народ пытаеся всё это брать штурмом, конвульсии влезающих в двери иногда сопровождаются руганью, а время идёт: если сейчас не придёт относительно свободный экспресс, я в школу вовремя не попадаю. Но неожиданно к остановке как по заказу подруливает хорошо знакомый серо-малиновый 86-03, и я одним из первых ступаю на заднюю площадку и становлюсь возле кассы у окна.
Судя по табличке над водительской кабиной, в самый обычный лиаз влезает 110 человек, вот так мы и едем, вместе дрожа на дорожных неровностях: Давыдково, арка, панорама, метро «Кутузовская»…
Смотрю на часы: восемь двадцать семь… Опоздание неизбежно. Вот сейчас Юля будет меня медленно и больно препарировать, скажет: «И где же Вы были, молодой человек? А не явиться ли Вам в следующий раз с родителями?» А то ещё хуже: «Опоздавшему – задача у доски!» Такое уже бывало, и ничем хорошим для жертвы не заканчивалось.
Вот тут двери автобуса открываются, публика потихоньку выходит, а я стою и почему-то не двигаюсь. Ноги и руки как ватные, мозг словно замкнуло. Водитель бормочет в микрофон: «Следующая остановка – Киевский вокзал, конечная», и я... еду дальше. Выбор сделан.
По вокзальной площади я иду машинально, сажусь в стоящий под погрузкой сто девятнадцатый, и когда он мчит меня по Бережковской, где-то за рекой, за монастырём и прудом, за строениями Лужников и устьем Сетуни - встаёт солнце! Оно огромное, красное и режет глаза, но я смотрю прямо на него, почти не мигая и совершенно забыв про химию.
Да ну её! Занудливые родители и учителя всё пытаются выяснить, кто кем хочет стать, куда поступать, что делать дальше. Ну вот не знаю я, что мне делать дальше! Я просто школьник, отстаньте от меня...
Быстро проскочив Мосфильмовскую, автобус приближается к университету. Вот тут было бы здорово учиться, да не так это просто, хотя... поживём, увидим. Возле ДК выходят почти все, и дальше мы едем с максимальным комфортом: я, заурядный маленький прогульщик, да ещё какая-то тётка с большой зелёной сумкой – кроме нас никого. Постояв на светофорах, автобус подруливает к метро «Университет», и хотя мы проехали всего полмаршрута, у меня возникает стойкое желание пересесть в трамвай. Вот он, совсем рядом: жёлто-красная «Татра Т3» с номером 966, где в кабине еле умещается огромных размеров потный дядька с блестящей лысиной, а над дверью приделана карточка – «Трамвайное депо имени Апакова, водитель Чехов Олег Павлович». Так вот он какой, Чехов... а брат-то был худенький и в пенсне, провинциальный доктор из Звенигорода, рассказы писал...
Зато у нашего Чехова какой-то убаюкивающий, почти мяукающий тенор: «кинотеа-атр «Прогре-есс», Ле-енинский проспе-ект» и дальше по двенадцатому, почти самому длинному в Москве маршруту. Врочем, спешить мне некуда, урок химии уже закончился и в школу я уже сегодня не попадаю. Придётся врать родителям, хорошего мало, но дело уже сделано...
И мчит меня Чехов от Черёмушкинского рынка к Даниловскому: Губкина, Бардина, Орджоникидзе. Летит его птица чешская красная по Москве, попутчиков собирает... Проезжаем грязный Холодильный переулок, и сразу на Автозаводский мост: вода в реке мутная, серая, неприятная, какой-то пароходик плывёт против течения, пыхтит, дыму много, толку мало... Но утро уже кончается, день вовсю, и солнце светит как жаровня, и всем тепло, и химия находится на другом конце мира, который называется Москвой...
Симонов монастырь. Мы с Чеховым и другим пассажирами вторгаемся внутрь, сто метров и опять наружу, как будто в храм вошли и вышли, не зная зачем. А дальше – Восточная, Торпедо, Новоостаповская, тринадцатая больница и все прочие прелести. Интуитивно выхожу невдалеке от Шинного, покупаю пончик, жадно ем, прогуливаюсь по весеннему скверику, легко ориентируюсь в незнакомом месте и медленно выбираю: троллейбус двадцать семь, троллейбус тридцать восемь,
