Минуту заняла неожиданная пауза. Все пили и ели. Понятно, о чем каждый думал. Майкл, например, считал, что посмертное письмо освободит всех от создавшегося затруднительного положения. Джон, наоборот, с тайной усмешкой рассуждал, что отпечатки пальцев на посмертном письме самого Клода – его собственный приговор. Мона-Лиза с неприятным предчувствием ставила себя в положение ужасной неопределенности – то ли ей будет хорошо, то ли плохо.
Молчание нарушил Джон:
– Можно уточнить?
– Безусловно! – великодушно согласился Тройд.
– Кто написал текст на записке?
– Ну, конечно, он. Кто же мог написать? Клод был в таком состоянии... Ну, сами понимаете, когда им владеет разум другого человека, что он мог сделать не так, как нужно?
– Значит и отпечатки пальцев на записке его? – уточнил Джон, хотя было и так понятно.
– Ну да. И не только его...
Джон вдруг все понял. Он неожиданно представил себе, как Тройд берет руку спящей Моны и ставит отпечатки ее пальцев на посмертном письме Клода.
Майкл глянул на притихшего Джона, ожидая объяснений. Но вместо разумной реакции на лице Джона отобразилась ему очень знакомая, лавинно нарастающая ярость. Он уже видел, как рука Джона дрогнула, чтобы в одно мгновение выхватить оружие и, не раздумывая, уничтожить ненавистного врага.
Майкл тронул его за руку:
– Джон, это естественно. Так сделал бы любой, выполняющий эту миссию.
– Ну да, господа. Тем более что я это сделал с нежным прилежанием к женщине. К женщине, которая мне понравилась сразу же, когда наши взгляды встретились на приусадебном участке у Клода. Извини, Джон, но в том, что кому-то нравится твоя любимая женщина, заслуга не только ее, не правда ли? Красивая обаятельная женщина мужчины – вкус ее мужчины.
– Я понял. Извини. Чуть не потерял голову.
– Нет проблем! Нормальная здоровая реакция. Значит, по моему понятию есть единственный самый разумный выход. Версия – самоубийство, как оно и есть на самом деле.
– А что делать с отпечатками Моны? – в растерянности спросил Майкл.
Тройд с иронией взглянул на него, как это он со вкусом умел делать.
– Об этом лучше спросить у Джона – как избавиться от лишних ненужных улик.
Джон ухмыльнулся, глядя куда-то в сторону.
– Ладно, – наконец, решил Джон, – раз мы пришли к взаимному пониманию, расскажи нам, пожалуйста, Тройд. У нас тут нет ни радиожучков, ни потайных записывающих устройств. Мы не рассчитывали на твое очень скорое появление и откровенное высказывание. Нам с Майклом просто интересно узнать...
– Как я умертвил Клода? – спросил Тройд. – Прежде всего, нужно сказать, что наш мертвец заслуживал своей участи. Я ему сделал большую услугу, заставил его добровольно уйти из этого мира иллюзий и страстей, где предназначено людям зарабатывать заслуги, чтобы в следующей жизни попасть в лучшие миры, а не растрачивать их попусту. Его смерть не есть духовная смерть, какая постигает людей совершающих преступления в массовом масштабе. Я имею в виду правителей государств, в чьих руках судьбы людей. Эти больные, зараженные административным восторгом, заслуживают перерождения в низших мирах. А Клод, сам того не ожидая, с моей помощью принял на себя тяжесть жертвы ради счастливой будущей жизни на Земле. Я, в сущности, помог ему выпить этот божественный напиток искупления. И уверяю вас, он теперь определился в лучшем мире, чем в том, когда если бы он этого не сделал и до конца своей жизни совершил бы не одно злодеяние. Вспомните, чем он обладал! И еще скажу – хорошо, что этой миссией выпало заниматься мне. В этом смысле нам всем повезло.
– Ну, хорошо. Что же дальше? – спросил Майкл.
– Теперь посмотрим, что у нас есть и чем мы располагаем. Первое – это я, затеявший сценарий с помощью сюжета Майкла для достижения цели. Я добился и получил, что от меня требует мое Учение и мои покровители, с которыми я безмерно согласен. Уличить меня в убийстве Клода нет никакой возможности ни у кого. Я его не убивал. В другом случае, как бы я пострадал? Потерял бы доверие, репутацию, связь или контакты с величайшими людьми. Не станешь же каждому объяснять, что все содеянное есть жертва моей сущности на Пути к Освобождению от Неведения людей. Далее, второе – это Мона. Прекрасная женщина, морально пострадавшая, как и Клод, во благо святой цели, хотя и не по своей воле. Затем, Мона-Лиза...
– Я прошу меня так не называть, – вклинилась Мона-Лиза.
– Прошу прощения. Мона-свидетельница. Майкл в свой сюжет не включил ее, как действующее лицо. И я на этом попался. Хотя, в другом случае было бы гораздо проще, но трагичнее. Что же касается Майкла, то у него передо мной и перед миром некоторые обязательства. Но это у нас с ним отдельный разговор. Теперь, как мы поступим, чтобы ущерб был минимальным? Подумайте, господа. Как скажете, так и будет.
Тройд умолк.
Сказал Майкл:
– По-моему, Тройд прав, – он посмотрел на Джона.
Джон окинул всех жестким взглядом, молча помял в пальцах сигару, перевел дыхание – выпустил природное самолюбие – и, наконец, словно решив распрощаться с привычной вещью, сказал сухо:
– Тройд, я согласен. Почему я раньше не отдал эту проклятую записку Клода на экспертизу? Не знаю. Убей меня, не знаю!
– Тогда у тебя были бы проблемы. Считай, тебе крупно повезло, – отметил Тройд.
– Нам крупно повезло, – с иронией добавил Майкл.
Джон согласно качнул головой. На лице медленно нарастала усмешка и, наконец, не сдержавшись, он сказал:
– Тройд, а ты сообразительный!
– О, да! – с напускной признательностью воскликнул Тройд.
Харьков, Роберт
Жизнь на Земле – жестокая субстанция. Она дарит и отнимает. Вчера утром стук колес поезда в Москву радовал... теперь в таком же поезде в Харьков, их звук отдавался в утомленном мозгу, вызывал тяжелую тупую боль... Роберт пытался заснуть, но вместо полной отключки, в которую обычно удавалось проваливаться без проблем, наползали сумбурные фрагменты прожитого дня. Бледные квадраты больничного халата поднимались на методично двигающемся отвороте вверх к сухопарой руке Сабурова, жестикулирующей в такт слову, болтались на рукавах. На бледном лице ученого светились глядящие поверх голов присутствующих в зале, глаза с тревожным блеском, торопились, помогали мысли. Но вот они сузились, ушли в глубину орбит. Лицо застыло, медленно сплющилось в плоскую одномерную картинку, упало под ноги зрителей, розовая пенистая дорожка поползла из-под виска на серый асфальт, опрокинулась с бордюра в решетчатый сток... Роберт инстинктивно отвернулся, видение исчезло. Отбросил себя навстречу красивой женщине, жене Назарова, Нине, ее сексуальной улыбке, необыкновенно складной фигуре, подумал мимолетно, как все-таки повезло коллеге
