Журналистами мы не стали. Толик забросил писать одновременно с последним звонком, я же пытался, но после скандала с одной из статей тоже свернул с неровной журналистской дорожки. Теперь я занимался бизнесом и семьёй, а Толик слесарил в автосервисе, пил и строгал детей направо и налево.
– Много наливаешь, – попыталась притормозить заведующего алкоголем Анатолия отличница Инна.
Наша главная отличница, единственная в нашем классе претендентка на золотую медаль. Её Таракан видел врачом. Гениальным врачом, настоящим доктором. Не знаю, почему Инна одинаково успевала по всем предметам, получая одинаковые пятёрки. Но он почему-то видел её именно врачом, верил, что это её. Поэтому говорил ей прямо и советовал углубляться только в биологию и химию, пожертвовать другими предметами. Не убедил.
Врачом Инна так и не стала, да и не пыталась. После школы проучилась поочередно в парочке университетов, с трудом вытянув по сессии в каждом и благополучно бросив. Не получалось у неё учиться после школы, совсем не получалось. Она словно неопытный спортсмен выложилась по полной ещё на старте, ещё в школе. А на дальнейшие соревнования сил не осталось. Перегорела. Школьная медаль осталась единственным трофеем.
– Вина-то почему не взяли? – обратилась ко всем сразу первая красавица класса Машка и горделиво, словно хвастаясь, добавила, – я водку не пью вообще.
Сейчас от её школьной красоты не осталось ничего. В свои тридцать пять она успела из красотки превратиться в дородную тётку с пропитым лицом под толстенным слоем дешевой и яркой косметики. Про нелюбовь к водке явно соврала. От той изящной Марии, в которую были влюблены когда-то все парни класса поголовно, остался, похоже, лишь горделиво вызывающий взгляд.
Владислав Иванович поначалу тоже не видел в Машке ничего кроме бесполезной красоты, быть неприступно желанной – был, пожалуй, её единственный козырь. Но уроки литературы раскрыли её умение. Когда Маша читала вслух какое-либо произведение или стих, она делала это с таким эмоциональным выражением и даже надрывом, так вживалась во всё происходящее в книге, что мы все дружно и безоговорочно начинали ей верить. Верить, что это было именно с ней, это её история. Возможно, конечно, всё дело было в её красоте и нашем юношеском спермотоксикозе. Так или иначе, Машка получила прозвище Актриса, ну и соответствующую цель в жизни – стать известной и знаменитой. Таракан её поддержал и вскоре в школе появился драмкружок с примой Марией.
Но и она не использовала свой талант, не смогла. После школы, из-за вспыхнувшей вдруг любви осталась в родном посёлке и теперь с периодичностью раз в три года стабильно выходила замуж и рожала очередного ребёнка.
– Не было вина. – Толик вытряс из бутылки последние капли водки.
Мы взяли рюмки и молча стояли под мелким моросящим дождём.
– Опять все молчат, – недовольно проворчал Серёга, – мне, что ли, снова речь толкать?
– Не стоит, – Толик улыбнулся, показывая всем практически полное отсутствие зубов, – ты всегда одинаковую речь толкаешь. Ещё с похорон Иваныча как начал. И блюешь потом тоже одинаково.
– Да пошёл ты! – обиделся Серёга, – сам тогда теперь говори.
– Да ладно, хорош барагозить, говори, давай.
Речь Сереги была неотъемлемой частью нашей традиции, наших осенних встреч на поселковом кладбище. Так получилось.
Началось всё в одиннадцатом классе, когда мы так же осенью, таким же холодным и мокрым октябрем хоронили Владислава Ивановича. Как его любимый класс мы шли впереди траурной процессии, несли венки, а потом уже на свежей могиле нас попросили что-нибудь сказать. Никто не смог. Никто не знал, что говорить. Серёга тогда говорил. Говорил долго. О том, что Таракан успел сделать, что ещё мог бы сделать, каким замечательным учителем и директором был. Сказал и сразу побежал в кладбищенские кусты поливать землю содержимым желудка. И так теперь было каждую нашу встречу здесь. Серёга сначала говорил, а затем блевал всё в тех же кустах. Традиция, мать её.
Серёга, по мнению Иваныча, должен был стать пробивным адвокатом или юристом. Всегда и во всём первый, пусть не блистал в учёбе, но за счёт отлично подвешенного языка и ярких мыслей он мог любого убедить в своей правоте, направить куда требуется. Легко и непринужденно, он сам верил в то, что говорил, даже если всё это только что придумал. Это была его, как говорится, фишка. И Таракан знал, как это использовать. Но Серёга, конечно же, не использовал. Умение красноречиво говорить в жизни ему пригодилось, и не раз, оно помогло развести на секс не один десяток девчонок. Другого предназначения своему таланту он не нашёл.
Никто из нас не использовал в жизни советы Иваныча, никто. Никто не оправдал его надежд. Детские мечты никогда не сбываются, особенно если не стремиться их осуществить.
– За тебя, Владислав Иванович, – начал привычно Сергей. – Жаль, что тебя не стало. Очень жаль. Глядишь и мы все по-другому жили бы.
– Ты серьёзно? – я не сдержался в этот раз. – Вы, блять, серьёзно так думаете?
– Ты о чем Сань? – Толик повернулся с недовольным видом, ему не терпелось опрокинуть в себя рюмку водки.
– Вы реально думаете, что будь он жив, у нас бы всё по-другому в жизни было?
– А то! – Серёга был готов обсудить и это. – Он бы легко помог поступить мне на юридический после школы. Тебе, между прочим, он журфак обеспечил бы, как и обещал. Он нам помог бы сто процентов, я уверен.
– Как? Всему классу обеспечил бы поступление в разные ВУЗы? Ты веришь в это?
– А почему нет? – Толик становился всё недовольнее, хотел наконец выпить. – Он мог, не последний человек был всё-таки.
– А без него что нам помешало? Что?
Все молчали. Я уже клял себя внутри за то, что начал этот разговор. Но идти нужно до конца, раз уж сделал шаг. Экзамен на честность.
– Иваныч видел в нас это, подсказывал, направлял. Он увидел в нас потенциал, а мы, сука, его сами в себе не увидели и не использовали. Мы! Мы не смогли! Мы сами всё проебали. Почему он верил в нас больше чем мы сами?
Никто не ответил. Все молча выпили. В этот раз Серёга не блевал в кустах, видимо потому что не
