Тихий звон сменили гулкие, разносившиеся по всему городу удары в большой колокол. Наконец они также смолкли, и тогда в распахнутые окна донёсся громкий цокот копыт.
— Это, дети, курьер поскакал в Вену.
За эти дни Иоганн ван Бетховен сильно сдал. Его лицо обрюзгло, голос охрип, руки дрожали.
— И что же теперь будет? — с тяжким вздохом спросила Магдалена.
— Распустят труппу Национального театра, — авторитетно заявил Людвиг. — Так мне сказал граф Зальм. Указ об этом уже давно подписан. Придворной капеллы это никак не коснётся. По слухам, новый курфюрст очень любит роскошь, как, впрочем, и его сестра французская королева Мария-Антуанетта[26].
Отец подозрительно взглянул на него и с откровенной злобой спросил:
— Ты действительно ничего не знаешь об изменениях в составе придворной капеллы?
— Нет, батюшка.
— Может, ты и не лжёшь. — Иоганн ван Бетховен начал нервно расхаживать взад-вперёд. — Но окончательную судьбу мы узнаем только после панихиды и торжественной церемонии вступления на престол нового архиепископа. Нас захлестнёт поток музыки, и тогда, Магдалена...
— О чём ты, Иоганн?
— Тогда новый правитель замурует в склепе всё, что было до него.
Дворцовые башни, равно как и стены церкви Святого Франциска, задрапированы чёрными полотнищами. Внутри справа и слева от катафалка у скамеек с пюпитрами замерли на коленях монахи-францисканцы и застыли как вкопанные гвардейцы в парадной форме. Над высокими светильниками колыхалось пламя, мимо гроба, склонив головы, бесконечной вереницей тянулись люди, прибывшие сюда со всех подвластных усопшему архиепископу земель.
После похорон во дворце на какое-то время воцарилась тишина, и лишь солнечные блики пробегали по опустевшим залам. Но вдруг в конце мая лестницы начали спешно покрывать пёстрыми коврами, а в Бонне — заново штукатурить и красить дома. На улицах развесили гирлянды, по мостовой громыхали повозки, груженные берёзовыми ветвями. Наконец в город на взмыленном коне влетел всадник с долгожданной вестью:
— За мной следует монсеньор!
Почти сразу же в Бонн въехал открытый дорожный экипаж. Сидевший в нём полный обрюзгший человек, добродушно улыбаясь, вяло помахивал рукой ликующей толпе. Это был новый курфюрст, сын эрцгерцогини Австрии Марии-Терезии[27]. По слухам, ему лишь недавно исполнилось двадцать восемь лет.
В эти дни Магдалена, наверное, впервые почувствовала себя счастливой, ибо Иоганн ван Бетховен не брал в рот ни капли. Его отношение к сыну также совершенно изменилось. Они вместе ходили в церковь и вместе возвращались домой, если, конечно, Людвиг не задерживался там допоздна, просматривал вместе с господином Нефе оркестровые партии или транспонируя голоса.
В этот вечер её ждала целая гора шитья. Младшие сыновья уже спали, а Иоганн и Людвиг ещё находились во дворце, где проходил грандиозный концерт. Людвиг, правда, обещал вернуться только после полуночи, но почему так долго нет Иоганна? Она не сводила глаз со стрелки часов, и шитьё впервые не доставляло ей удовольствия. Её лицо пылало, кровь гулко стучала в висках.
Ну где же, где же Иоганн?
На рассвете Людвиг проводил врача до дверей и подержал его сумку, пока лекарь надевал перчатки.
— Она очень тяжело больна?
Пожилой доктор Рёриг, пользующийся репутацией прямодушного человека, а порой даже и грубияна, буркнул в ответ:
— Она в полной коме! Всё и впрямь произошло так, как рассказал твой отец?
— Именно так. Дома мы нашли мать лежащей без сознания в музыкальной комнате.
— Странно, очень странно. Она ни на что не жаловалась?
— Она вообще не имела такой привычки! — Своим ответом Людвиг как бы попрекнул врача.
— Дурачок ты, дурачок. Ох, пардон, я хотел сказать «господин придворный музыкант». Конечно, она никогда ни на что не жаловалась. Это делает твоей матери честь, и, уверяю тебя, любой в Бонне снимет перед ней шляпу. Но всё-таки вспомни, может быть, есть какие-то причины для столь внезапного и необъяснимого заболевания?
— Во время наводнения она упала в ледяную воду, — после недолгого раздумья сказал Людвиг.
— Ну, с тех пор прошло довольно много времени. Может, её что-то сильно встревожило?
— Нет, господин доктор, честное слово, нет.
— Ну, тогда не знаю... Спокойной ночи, Людвиг.
Мальчик долго смотрел вслед врачу, пока тот не скрылся за углом. Вдруг он понял причину заболевания. Всему виной были эти злосчастные сто пятьдесят гульденов. После падения в холодную воду она просто не могла позволить себе заболеть, так как обязана была позаботиться о детях. Теперь же жалованье Людвига делало его и Иоганна полностью независимыми от отца...
На этот раз он выпил столько акцизной водки, что рухнул как подкошенный и пересчитал головой все ступеньки. Сперва он, правда, попытался удержаться на ногах, но силы были уже не те, и он стремительно полетел вниз.
К этому времени у матери каждый вечер по непонятным причинам поднималась температура — доктор назвал болезнь «morbus diabolicus», — и Людвиг теперь старался не отходить от неё. По возвращении он всегда подробно рассказывал ей о происшедшем за день.
— Граф Вальдштейн вскоре прикажет в Вене запрячь свою карету.
Через несколько минут, показавшихся ему вечностью, мать тихо спросила:
— А кто это?
— Я же рассказывал тебе о нём.
Она согласно кивнула, но в глазах у неё застыл вопрос.
— Молодой коаудитор курфюрста, которому поручено здесь следить за порядком. Он уже получил тайные сведения о придворном оркестре. И знаешь, кто ему их дал? Только никому ни слова.
Губы на восковом лице едва шевельнулись.
— Буду... нема... как в могиле.
— Госпожа фон Бройнинг и её братья-каноники. Они дружат с графом. По слухам, господин Нефе и впрямь будет получать тысячу гульденов в месяц... А я триста.
— А что... отец сегодня на службе? — Мать настороженно подняла голову.
— У певцов сегодня дополнительная репетиция, — после короткого раздумья ответил Людвиг. — Она может продлиться ещё несколько часов.
Он деланно зевнул и с наигранной беззаботностью в голосе продолжил:
— Как же я устал! Давай поспим немного.
Он оглянулся и незаметно для матери спрятал бритву.
В один из последних мартовских дней 1785 года Людвиг забежал домой и услышал срывающийся от гнева голос доктора Рёрига:
— Вы — пропащий человек. Вы только и делаете, что пьёте. И после всего, что я вчера вам сказал... Ну-ка вон отсюда!
Отец громко икнул и заплетающимся голосом ответил:
— Я только... только хотел пропустить стаканчик за здоровье жены.
Он, шатаясь, вышел на лестницу, а Людвиг вошёл в комнату. Врач нервно расхаживал взад-вперёд.
— Как мама, господин доктор?
Врач остановился и невидящим взором уставился на Людвига. Затем он по-отечески положил ему руку на плечо:
— Людвиг,
