Уроки длились не очень долго. Бетховен в душе не переставал поражаться поразительному сходству Джульетты с Жозефиной. Но характеры у них были разные. Джульетта, это дитя, действовала на него успокаивающе. Нет, он неверно выразился, семнадцатилетнюю дочь итальянца и венгерки уже никак нельзя было назвать ребёнком.
Никогда бы он не согласился давать ей уроки в своей квартире. К тому же Джульетте очень понравилось ездить в карете в Унтердёблинг. Разумеется, он дал графине слово, что на уроках всегда будет присутствовать подённый лакей, но сегодня его почему-то не было. То ли отправился за покупками в Вену, то ли «дитя» намеренно куда-то отослало его.
— Остановитесь, сударыня.
— Я опять провинилась?
— Пальцы. Ваша прежняя ошибка.
Она напрягла кончики пальцев.
— Ещё сильнее.
— Каким... тоном вы со мной разговариваете, господин ван Бетховен?
Сейчас она вновь надменно смотрит на него, но порой она ласкалась, как влюблённая кошка. Вообще она вела себя совершенно непредсказуемо. Не будь она родственницей Брунсвиков... Он не выносил высокомерных дворян и уж точно сумеет поставить на место эту особу с графским титулом и кошачьими повадками.
— Играйте! Продолжайте играть! Я придержу ваши руки.
— Вы их ещё в тиски зажмите, — воркующим голосом сказала она.
— Продолжайте играть!
Через несколько минут он почувствовал неудержимое влечение к ней и во избежание соблазна убрал руки.
Глаза Жозефины — хотя нет, это же не Жозефина — выражали откровенное разочарование. Или он ошибался?
Она встала и подошла к открытому окну.
— Вы только посмотрите, господин ван Бетховен, как крепко спит мой кучер. Эй, Жан! Нет, ничто на свете не может его разбудить. И потом, грешно было бы прерывать его сладкий сон. Уж не знаю, что может сниться такому счастливому человеку...
Почему-то у него вдруг сразу стало тревожно на душе. Беседа вдруг приняла неожиданный оборот.
— Вы так и не открыли мне, какому... призраку вы посвятили сонату до-диез.
Она как бы показывала ему, что лгать дальше бессмысленно.
— Жозефина не призрак.
— Вы не ошиблись, — после недолгого раздумья ответила она. — Она существо из плоти и крови, более того, она даже готовится стать матерью.
— Что?..
— Разве Франц вам ничего не сказал? Она ждёт ребёнка.
— Ложь!
— Говорите, пожалуйста, тише, чтобы не разбудить кучера. — Она закрыла окно. — Почему ложь? Она ведь замужем.
— Зачем... вы это мне говорите?
Она ехидно улыбнулась:
— Мне просто хочется совершить подлость по отношению к Жозефине.
— Но почему?
— Но почему? — повторила она вслед за ним.
Он рванулся к ней:
— Джульетта!
— Вы хотите сделать мне больно? — Она вздохнула и отвернулась.
— Не тебе, а Жозефине! — выкрикнул он с искажённым от ярости лицом. — Уходи, влюблённая кошка.
— Ты хочешь... отомстить мне? — Она с любопытством посмотрела на него.
Он схватил её на руки и понёс в спальню. Она ещё успела срывающимся от волнения и страха голосом пробормотать:
— Не заблуждайся, Людвиг, я ведь также могу отомстить... Я ведь тоже не призрак.
За окном кто-то пронзительно свистнул. Так в Бонне свистел тот из них, кого они ставили на стрёме, когда лазали за яблоками в чей-нибудь сад. Но откуда здесь, в Вене...
Он подошёл к окну и увидел внизу юношей. Более старший на вид усердно подражал дрозду.
— Как же ты меня напугал, мерзавец! — закричал Бетховен. — Ещё немного, и я бы выпрыгнул в окно, чтобы не попасть в лапы полиции! Стефан, и ты, Фердинанд Риз! Ну что же вы?
Стефан фон Бройнинг задорно рассмеялся:
— А ну-ка угадай, откуда мы приехали. Не поверишь, из Бонна. Где бы нам хоть ненадолго присесть?
— На скамью.
— Да, господин ван Бетховен, мы очень устали. Мы скоро пойдём дальше, ибо вам нынче не до нас, грешных, вы всё больше с графами да князьями общаетесь, и потому едва ли странствующие музыканты встретят у вас достойный приём.
— Я тоже музыкант. — Бетховен с недобрым прищуром нацелился взглядом в переносицу Стефана. — Считаю в ритме анданте[53], и если вы при счёте «три» не подниметесь ко мне... Раз... два.
При счёте «три» он уже сжимал Стефана в своих объятиях:
— Стефан!..
— Людвиг!..
— Почему у вас такой глуповато-почтительный вид, Фердинанд?
— Он хочет брать у тебя уроки игры на фортепьяно, но боится отказа.
— Я откажу Ризу? Я же под началом его отца корябал смычком по струнам... Нет, никогда!
— Прежде чем ты задушишь меня в объятиях, Людвиг, — простонал Стефан, — я хотел бы ещё успеть передать тебе привет от моей матери, Элеоноры, шурина и вообще всех-всех-всех...
Тяжело отдуваясь, он отошёл назад и вытер платком взмокший лоб.
— Ты ещё довольно молод, Стефан, — с нескрываемым злорадством произнёс Людвиг, разглядывая земляка, — но волосы на висках уже сильно поредели. Много думаешь или ведёшь развратный образ жизни?
— И то и другое, Людвиг. Много думаю о твоём развратном образе жизни. В Бонне только и разговоров о покорённых тобой сердцах принцесс и графинь. Вроде ими даже можно мостить венские улицы. Кстати, о какой такой «очаровательной девушке» ты написал Францу Вегелеру? Она, конечно, тоже принцесса?
— Нет, но благородного происхождения.
— Ясно. — Бройнинг откашлялся. — Леноре посылает тебе жилет из заячьей шерсти, а мать просит узнать, приедешь ли ты когда-нибудь в Бонн и сыграешь ли у нас, к примеру, вариации на тему «Марш Дреслера». Она всегда вспоминает о них, вытирая с рояля пыль.
— Вы знаете эти вариации, Фердинанд?
— Они даже засели в моих пальцах, только...
— Достаточно. Сыграйте, доставьте мне удовольствие. У меня с ними связаны очень приятные воспоминания.
Через несколько минут Бетховен со стоном закрыл лицо руками.
— Пресвятая Богородица! Нет-нет, извините, это у меня случайно вырвалось. Неужели я мог сочинить такую халтуру?! Позвольте-ка мне сесть за рояль, Фердинанд. Хочу доказать самому себе, что продвинулся достаточно далеко.
У рояля он вдруг резко повернулся:
— Да, а какова, собственно говоря, цель твоей поездки сюда, Стефан?
— Хочу насладиться воздухом Вены и заодно стать великим человеком.
— Воздух Вены. Им можно наслаждаться бесконечно. Что же касается великих людей... Моцарта, например, здесь похоронили в могиле для бедных. Возможно, тебя ждёт такая же судьба. В Вене я считаюсь выдающимся пианистом, и всё же я хотел бы ещё раз полной грудью вдохнуть сырой воздух Бонна.
— Что вы тут делаете? — Он смерил взглядом подённого лакея, который стоял на коленях перед печкой и соскребал со стенок сажу.
— Хочу протопить комнату, господин Бетховен.
— Ночью?
— Уже утро.
— Можете идти, сегодня вы мне больше не нужны. Убытки я вам оплачу.
Бетховен посмотрел лакею вслед. Он оказался прав. Уже действительно почти утро. В
