— Приложите к протоколу, Францмейер. — Комиссар протянул подчинённому газету. — Завтра в восемь утра я лично побеседую с «господином ван Бетховеном». Передайте моей жене, что я скоро приду.
Позднее комиссар, зайдя в здание полицейского участка, на верхнем этаже которого находилась его квартира, заглянул в служебное помещение:
— Ничего нового, Грасман?
— Ничего, господин комиссар.
— Как ведёт себя задержанный?
— Спокойно.
— Ну тогда... — комиссар от души зевнул и прикрыл рот ладонью, — спокойной ночи.
— Спокойной ночи, господин комиссар. Осталось пожелать вам приятного отдыха.
Он снова приподнялся на топчане и сквозь зарешеченное окно увидел медленно уползающий за крыши полумесяц.
Он был одет как бродяга, и поэтому задержали его вполне справедливо, но кто виноват, что он выглядел именно так.
— Ты, Жозефина?
Потеряв слух, он всё чаще разговаривал сам с собой, ведь для этого не нужно было особой тетради, куда его собеседники обычно записывали свои вопросы и ответы.
Он склонил голову набок — эта поза в последнее время стала для него привычной — и с подозрением всмотрелся в темноту.
— Конечно, я ни в чём не упрекаю тебя, но почему, почему ты умерла? День твоей смерти — 31 марта — окончательно доконал меня. Ради кого мне теперь щеголять, как... как не знаю кто. Ты не видишь меня, а музыку я не слышу. Сейчас у меня такой ужасный вид... — Он криво улыбнулся. — На моём лице неизгладимый след желтухи. Видимо, у меня больная печень, как, впрочем, у Наполеона, которого дьявол забрал к себе с острова Святой Елены. Волосы изрядно поседели. — Он с сожалением развёл руками. — И хотя мне всего пятьдесят один год, но я чувствую, что метроном жизни уже отбивает в ритме престо. Так-так-так... В последний год я написал больше прошений, чем нот, и в результате добился своего. Мальчик принадлежит мне! Разумеется, далеко не все мои расчёты оправдались. Карл так и не попал к профессору Зайлеру, потому что ему отказали в выдаче паспорта. ...А вообще, ты знаешь, в моей голове, словно призрак, блуждает соната для фортепьяно, но я никак не подберу для неё подходящей темы. — Тут он мотнул головой. — Хотя нет, почему? Есть тема. Помнится, в Хейлигенштадте я кое-что записал. — Он встал, прошёлся по камере и неожиданно с силой ударил по табурету. — Маэстозо! Форте! Я могу играть здесь точно так же, как и на роскошном фортепьяно, которое прислал из Лондона один мой почитатель. Но мне нужен свет! Эти негодяи заперли меня в тёмной камере. Я им сейчас дверь табуретом выбью.
Грохот и треск возымели своё действие. Через какое-то время дверь распахнулась, и Бетховен увидел на пороге комиссара и рядового полицейского.
— Что вы себе позволяете, задержанный? — рявкнул комиссар. — Если вы будете устраивать спектакли, я прикажу связать вас по рукам и ногам.
— Что?.. — Бетховен приложил ладонь к уху. — Я — глухой. Мне нужен свет. И ещё... Прикажите послать за Герцогом.
— За кем?
— Только не делайте такое глупое лицо, комиссар, — укоризненно улыбнулся Бетховен. — Вы же знаете всех, кто живёт в здешних краях. Я имею в виду музыкального директора Герцога. Он удостоверит мою личность. Я — Людвиг ван Бетховен, почётный гражданин Вены, хотя на это звание мне глубоко наплевать, как, впрочем, и на дворянский титул.
— Вы — бродяга без роду и племени.
— Что?.. В своё время я, слава Богу, чуть не проломил в Грэце череп князю Лихновски, и если вы тотчас не отправитесь к Герцогу...
Комиссар поднёс фонарь к лицу «бродяги» и поразился его злобно сверкавшим глазам с расширенными зрачками. Откуда этот странный субъект мог знать о глухоте Бетховена? А история о непризнании Верховным судом за знаменитым композитором дворянского звания в своё время наделала в Вене много шума, но вряд ли о ней мог слышать простой бродяга.
— Ну хорошо, я извещу господина музыкального директора Герцога, — нерешительно проговорил комиссар и тут же сурово добавил: — Но если окажется...
— А ну-ка галопом за Герцогом! — с отчаянной лихостью прервал его Бетховен. — Хотя постойте, ребята! Не забирайте фонарь и принесите мне бумагу и карандаш. Хочу записать новую композицию.
— Грасман, принесите задержанному всё, что ему нужно, и до моего возвращения оставайтесь с фонарём в камере. Но будьте осторожны.
— В каком смысле, господин комиссар?
— В любом, Грасман. Даже не знаю...
Через полчаса комиссар вернулся, повертел головой так, словно его слишком тугой воротник мундира невыносимо резал шею, и закашлялся, выигрывая время.
— Всё в порядке, Грасман? — наконец тихим настороженным голосом спросил он.
— Так точно, господин комиссар! — как и полагается по уставу, отчеканил полицейский и тут же скривил губы в пренебрежительной усмешке: — Этот бродяга чего-то там марает, но совсем на ноты не похоже. Я-то знаю, как они выглядят, у меня у самого дочь на фортепьяно играет.
Наконец в камере появился музыкальный директор:
— Да вы с ума сошли! Господин ван Бетховен!
— Очень мило с вашей стороны, Герцог, — меланхолично произнёс Бетховен. — Извините, что нарушил ваш сон, но больше я поблизости никого не знаю. Можете ещё немного потерпеть? Я тут кое-что задумал, но голова, знаете, с возрастом всё больше и больше походит на сито.
— Я охотно подожду.
— Это не долго. Аллегро кон брио аппассионато![116] — бормотал Бетховен, стремительно водя пером по бумаге. — Потом фортиссимо! Соль-ля-си-до-бемоль. И ещё раз си и фермата![117] Следом то же самое, но уже без ферматы...
Комиссар и его подчинённый долго смотрели вслед Бетховену и Герцогу. Уже давно стих звук их шагов, а они всё ещё не сводили глаз с чуть приоткрытой двери полицейского участка.
— Грасман!
— Слушаю, господин комиссар! — Полицейский даже вздрогнул от неожиданности.
— Вы, кажется, заявляли, что разбираетесь в нотах? Так вот, вы дурак и невежа!
— Так точно, господин комиссар!
— Пусть ко мне завтра явится Францмейер.
Он не слышал своих гулко звучавших под сводами собора шагов, и потому его угнетала тишина, как бы затаившаяся в полумраке. Мерцала неугасимая лампада, главный алтарь сегодня был отгорожен решёткой. Он повернулся и с усмешкой взглянул на хоры.
В последний раз он играл на органе, когда обручился здесь с Жозефиной. Это было немыслимо, но прошлое по-прежнему, словно могильная плита, давило на него.
Зачем он вообще пришёл сюда? Сидел за роялем и вдруг сорвался
