Молли прервала его:
– Сядь, Ваше Высочество, не качайся больше. Смотрю на тебя, и меня мутить начинает.
Принц Лир сел напротив нее. Снял с пояса кинжал и начал уныло чистить картошку. Молли взирала на него с медленной слабой улыбкой.
– Я принес ей голову, – сказал он. – Она была у себя в покое, как обычно. Тащил я голову по лестницам, тащил, чтобы положить к ее ногам.
Он вздохнул и немедля проколол кинжалом палец.
– Проклятье. Ну ничего. Голова дракона, благороднейший из даров, какой один человек может поднести другому. Но когда она взглянула на голову, та вдруг стала жалкой, увечной мешаниной чешуи, рогов, хрящеватого языка, налитых кровью глаз. Я почувствовал себя деревенским мясником, который принес своей девушке в знак любви кусок свежего мяса. А следом она посмотрела на меня, и я пожалел, что убил беднягу. Пожалел, что убил дракона!
Он ударил кинжалом по вялой картофелине и поранился снова.
– Ты чисть от себя, не к себе, – посоветовала Молли. – Знаешь, я думаю, что хватит тебе убивать драконов для леди Амальтеи. Если на нее пятеро впечатления не произвели, еще один тут вряд ли поможет. Попробуй что-нибудь другое.
– А чего я уже не пробовал? – спросил принц Лир. – Четыре реки переплыл, все в половодье, не меньше мили шириной. Взошел на семь гор, которых прежде никто не покорял, провел три ночи на Болоте Удавленника, вышел живым из леса, в котором цветы выжигают людям глаза, а соловьи поют ядовитые песни. Разорвал помолвку с принцессой, на которой согласился жениться, – и если ты не считаешь это геройским поступком, значит не знакома с ее мамашей. Зарубил ровно пятнадцать черных рыцарей, что сидели в черных шатрах у пятнадцати бродов, вызывая на бой всякого, кто желал ими пройти. А ведьмам из тернистых лесов, великанам, демонам, притворявшимся дамочками, я давно и счет потерял, равно как стеклянным горам, смертоносным загадкам и жутким задачкам, волшебным яблокам, кольцам, лампам, мечам, плащам, сапогам, шейным платкам и стаканчикам выпивки на ночь. Не говорю уже о крылатых конях, василисках, морских змеях и прочем поголовье скота.
Принц Лир поднял голову, темно-синие глаза его были грустны и недоуменны.
– Все попусту, – сказал он. – Я не могу прикоснуться к ней, что бы ни совершил. Ради нее я стал героем – я, ленивый Лир, посмешище и позор моего отца, – но мог бы с тем же успехом остаться прежним тупым обормотом. Мои великие подвиги ничего для нее не значат.
Молли взяла нож и начала резать перец.
– Так, может быть, сердце леди Амальтеи невозможно завоевать великими подвигами.
Принц озадаченно уставился на нее.
– А что, есть и другой способ завоевать сердце девы? – пылко осведомился он. – Тебе он известен, Молли? Ты назовешь его мне?
Принц склонился над столом, схватил ее за руку.
– Мне нравится быть отважным, но я готов обратиться в праздного труса, если ты думаешь, что это поможет. Увидев ее, я проникаюсь желанием сразиться со всем злом и уродством мира, но также и желанием сидеть на месте и страдать. Что же мне делать, Молли?
– Не знаю, – сказала она, внезапно смутившись. – Возможно, тебе помогли бы доброта, учтивость, достойные дела и прочее в этом роде. И хорошее чувство юмора.
На колени ей запрыгнул и, громово мурлыча, приник к ее руке небольшой кривоухий кот цвета меди и золы.
– Ты хотел рассказать о коне. Что там за странность?
Принц Лир смотрел на кота с кривым ухом:
– А этот откуда взялся? Он твой?
– Нет, – сказала Молли. – Я лишь кормлю его и иногда держу на коленях.
Она почесала горло кота, тот закрыл глаза.
– Я думала, он здешний.
Принц покачал головой:
– Отец ненавидит кошек. Говорит, что никаких кошек на свете нет, – это лишь облик, который принимают самые разные бесята, чертенята и дьяволята, чтобы им проще было пролезть в людские жилища. Если отец узнает о нем, убьет.
– Так что насчет коня? – снова спросила Молли.
Принц Лир опять помрачнел:
– История непонятная. Когда она не обрадовалась подарку, я подумал, что, возможно, ей будет интересно узнать, как я добыл голову. И рассказал, как выглядел дракон, как мы сражались – ну, ты понимаешь, – о его шипе и голых крыльях, о том, как пахнет дракон, особенно ранним утром, как черная кровь окатила острие моего копья. Она ничего не услышала, ни единого слова, пока я не заговорил о струе пламени, которое почти сожгло ноги моего бедного коня. Вот тогда – о, тогда она вернулась оттуда, куда удалилась в начале моего рассказа, и сказала, что должна увидеть моего коня. И я отвел ее в конюшню, где стояло, плача от боли, бедное животное, и она положила ладонь на его ногу. И конь перестал стонать. Когда им по-настоящему больно, они издают ужасные звуки. А когда умолкают, тишина звучит как песня.
Кинжал принца мерцал среди картофелин. Снаружи ревели и ревели вкруг стен замка потоки дождя, но в посудомойне он был только слышен, ибо в этой холодной каморке не имелось ни одного окна. Как не имелось и света – помимо того, что давал скудный костерок. Кот дремал на коленях Молли, походя в отсветах пламени на груду осенних листьев.
– И что же произошло? – спросила она. – После того как леди Амальтея коснулась коня?
– Ничего. Совсем ничего. – Походило на то, что принц Лир вдруг рассердился. Он ударил ладонью по столу – так, что луковицы и чечевица разлетелись во все стороны. – Ты думала, что-то должно было произойти? Она-то думала. Ты полагала, что ожоги мгновенно исчезнут, трещины на коже затянутся, почерневшее мясо вновь оживет? Она полагала – клянусь моими надеждами на нее! А когда его ноги не изменились под ее ладонью, убежала. И где она теперь, не знаю.
Голос принца смягчился, ударившая по столу ладонь печально сжалась. Он встал, подошел к котлу над огнем.
– Закипает, – сказал он, – можно класть овощи. Когда конь не исцелился, она заплакала; я слышал, но слез на ее глазах не было. Все остальное было, только не слезы.
Молли мягко опустила кота на пол и принялась пересыпать овощи в котел. Принц Лир смотрел, как она снует туда-сюда вокруг стола, по влажному полу. Она напевала:
Я могла б танцевать,Как танцую я спящей, —Ладной, ловкой, летящей,Точно смертная тьма,Я могла бы мечтать,Что я стала моложе,И кому-то дороже,И набралась ума.Принц спросил:
– Кто она, Молли? Какая женщина может верить – знать, я видел ее лицо, – что способна целить прикосновением, и умеет плакать без слез?
Молли, продолжая напевать, выполняла свою работу.
– Плакать без слез может любая
