Последнее она произнесла, понизив голос до шепота, и оба быстро взглянули на принца Лира, однако тот сидел на табуретке в углу, явно сочиняя новые стихи.
– Газель, – бормотал он, постукивая себя карандашом по губам, – мадемуазель, мель, цитадель, карамель, параллель…
Выбрав «асфодель», он принялся строчить дальше.
– Мы никогда его не найдем, – очень тихо ответил Шмендрик. – Даже если кот сказал правду, в чем я сомневаюсь, Хаггард постарается, чтобы у нас не осталось времени на изучение черепа и часов. Как ты думаешь, для чего он каждый день наваливает на тебя все больше работы, если не для того, чтобы не дать тебе рыскать и рыться в огромном зале? Зачем заставляет меня развлекать его базарными фокусами? Да и с какой стати взял меня в королевские маги? Он знает, Молли, я уверен! Знает, кто она, хоть пока и не поверил в это до конца, – а когда поверит, поймет, что ему делать. Я иногда вижу это по его лицу.
– Паренье страсти, крах утраты, – продекламировал принц Лир. – Аты-баты шли солдаты. Чтоб я сдох.
Шмендрик склонился над столом.
– Нам нельзя оставаться здесь и ждать, когда он нанесет удар. Единственная наша надежда – ночной побег, может быть, морем, если мне удастся раздобыть где-то лодку. Дозорные смотрят в долину, а ворота…
– Но другие! – тихо воскликнула Молли. – Как мы можем уйти, если она проделала такой путь, чтобы найти других единорогов, а мы знаем, что они здесь?
И все же мелкая, нежная и ненадежная часть ее души вдруг захотела, чтобы ее убедили: поиски провалились, – и Молли, поняв это, разозлилась на Шмендрика.
– И как же твоя магия? – спросила она. – Как насчет твоих собственных скромных поисков? Ты и их собираешься бросить? И пусть она умрет в человеческом облике, а ты будешь жить вечно? Тогда уж отдал бы ее Быку.
Чародей, лицо которого стало бледным и смятым, как пальцы прачки, откинулся на спинку стула.
– На самом деле, так все закончится или этак, уже не важно, – сказал он едва ли не себе самому. – Она теперь не единорог, а смертная женщина, – та, по кому этот оболтус Лир вздыхает и о ком пишет стихи. Может быть, Хаггард и не разгадает ее. Он ничего не узнает, она станет его дочерью. Смешно получится.
Шмендрик отодвинул от себя бульон, которого так и не отведал, склонился над столом, обхватил руками голову и сказал:
– Если мы не отыщем других, я не смогу обратить ее в единорога. Во мне нет магии.
– Шмендрик… – начала она, но тут чародей вскочил на ноги и вылетел из судомойни, хоть Молли и не услышала, как король призывает его.
Принц Лир, подняв глаза к потолку, бубнил ритмы и подбирал рифмы. Молли повесила над огнем котелок, чтобы заварить для дозорных чай.
– Все сочинил, кроме последней строфы, – наконец сказал принц. – Хочешь послушать сейчас или подождешь, пока я закончу?
– Решай сам, – ответила Молли, и принц прочитал ей стихи, однако она ни слова из них не услышала.
По счастью, еще до того, как он закончил чтение, явились ратники, а принц был слишком застенчив, чтобы интересоваться ее мнением в их присутствии. Когда же они ушли, Лир уже сочинял что-то другое и с Молли попрощался лишь в поздний час ночи. Она сидела за столом, держа на коленях своего разномастного кота.
Новое стихотворение было задумано как сестина, и пока принц Лир, жонглируя ее рифмами, поднимался по лестницам в свой покой, она счастливо звенела в его голове. «Первое оставлю у ее двери, – думал он, – а прочие подождут до завтра». Обдумывал он и свое начальное решение не подписывать стихи, перебирая такие псевдонимы, как Рыцарь Теней и Le Chevalier Mel-Aimé[36], но, свернув за угол, повстречал леди Амальтею. Она торопливо спускалась в темноте и, увидев его, издала странный, жалобный звук и замерла в трех ступеньках над ним.
Одета она была в мантию, которую один из королевских ратников украл для нее в Хагсгейте. Волосы распущены, ступни босы, и едва она предстала перед принцем на лестнице, все кости его облила такая печаль, что он забыл и о стихах своих, и о притворствах и даже развернулся, чтобы сбежать. Однако героем он был во всех отношениях и потому, набравшись отваги, вновь повернулся к ней и сказал успокоенно и учтиво:
– Приятного вечера тебе, моя леди.
Глядя на него сквозь сумрак, леди Амальтея протянула вперед руку, но отдернула ее, не коснувшись принца.
– Кто ты? – прошептала она. – Ты Рух?
– Я Лир, – ответил он, внезапно испугавшись. – Ты не узнаешь меня?
Она отшагнула назад, и принцу показалось, что поступь ее плавна и текуча, как у животного, и даже голова опущена на манер козы или оленя. И он повторил:
– Я Лир.
– Старуха, – произнесла леди Амальтея. – Луна показалась.
Она содрогнулась, но тут глаза ее узнали Лира. Однако все тело леди Амальтеи еще оставалось напуганным и настороженным, и приближаться к принцу она не стала.
– Вы грезите, моя леди, – сказал он, снова прибегнув к подобающим рыцарю речам. – Желал бы я проникнуть в ваш сон.
– Он снился мне и прежде, – медленно ответила она. – Я сидела в клетке, а вокруг были звери – тоже в клетках, и старуха. Но я не хочу тревожить тебя этим сном, господин мой принц. Я видела его множество раз.
Она и покинула бы его на этом, однако принц говорил голосом, присущим только героям, – так самки многих животных, становясь матерями, осваивают некоторый новый зов.
– Сон, возвращающийся столь часто, может оказаться посланием, которое предостерегает тебя на будущее или напоминает о чем-то, не в пору забытом. Расскажи мне о нем, если хочешь, побольше, и я попытаюсь разгадать его для тебя.
И вследствие сего леди Амальтея осталась и смотрела на принца, немного склонив голову, все еще с выражением глядящего из зарослей стройного, покрытого мехом существа. Однако в глазах ее застыло человеческое выражение утраты, такое, точно она упустила нечто нужное ей или вдруг поняла, что никогда им не обладала. Если бы принц сморгнул, она ушла бы; но он не моргал и удерживал ее, как научился держать твердым взглядом в оцепенении грифонов и химер. Босые ноги леди Амальтеи ранили его сильнее, чем любые клыки и когти, однако принц был настоящим героем.
Леди Амальтея сказала так:
– В этом сне предо мной проходят черные, ободранные фургоны, и звери, которые притворяются другими зверьми, и крылатое существо, что лязгает при луне, как металл. И высокий мужчина с зелеными глазами и кровью на руках.
– Высокий мужчина – это, должно быть, твой дядя, чародей, – задумчиво пробормотал принц Лир. – Эта часть сновидения достаточно
