- Мамочки, - прошептала Дарья, рот рукой зажимая. И хрупкая фигурка ее задрожала, истончилась, а Лизавета вдруг подумала, что уже не помнит Дарьиного лица.
Надо же, до чего жуткий дар.
- Сиди тут, - Лизавета коснулась бледного марева. - И... будет кто спрашивать, скажи, что мы в парк вышли. Погулять.
- Ага, - Одовецкая подхватила черный кофр. - Вот что-то мне подсказывает, что нагуляемся мы...
...и решительно шагнула за черту.
А Лизавета за ней.
- Куда поперлись, дуры?! - раздался возмущенный голос Авдотьи. - Без оружия... без...
...она вдруг оказалась рядом, и схватила Лизавету за руку.
- ...безголовые... папенька бы вас...
...где они?
Темно.
И пахнет паленым, а еще в воздухе такое... непонятное, то ли сила, то ли... грязь? Сам воздух будто бы липкий, густой. Дышать тяжело, и Лизавета все одно дышит.
Ртом.
- Где мы? - поинтересовалась Одовецкая, зажигая на ладони огонек. Тот вышел махоньким и слабым, он плясал, то вытягиваясь в нитку, то расползался по всей ладони, стало быть, нестабилен.
- В чертовой заднице, чувствую... - Авдотья руку опустила и огляделась. - Я пойду первой...
- Почему?
- Потому что хотя бы стрельнуть смогу, если что. Светка, ты закрываешь.
Таровицкая спорить не стала. А Снежка будто и не услышала, она стояла, слегка покачиваясь, и хрупкая фигура ее слабо светилась. Вот по телу пробежала дрожь, и рукава платья расплылись, стали шире... крылья, не рукава... белоснежные, лебяжьи крылья...
- Идти куда, дева ты наша? - с непонятной нежностью спросила Авдотья, и Снежка сделала шаг. Сперва один, нерешительный, точно сама не была уверена, правильно ли она идет. Потом второй и...
...Лизавета держалась рядом.
Сзади шла Одовецкая. А за ней и Таровицкая... молчали... место было... было недобрым.
Определенно.
Ухало сердце. И живот скрутило самым неприличным образом, не иначе, со страху. А страху хватало. Огонек у Одовецкой погас, и она мрачно заметила:
- От нашей магии здесь толку нет...
Зато свяга стала светиться ярче, и коридор ширился, стены расходились, точно опасаясь прикасаться к белому этому пламени. Потолок делался выше, а воздух оставался все тем же липким. И вилось в нем что-то, то ли пепел, то ли пыль...
Снежка остановилась.
- Здесь, - сказала она, опускаясь на колени, и только тогда Лизавета заметила человека, лежащего поперек коридора.
И сердце ухнуло.
Почему-то она сразу его узнала, хотя было темно и в наряде сером человек почти сливался со стенами. Узнала и...
...не закричала.
Она не умела кричать, и плакать почти разучилась, тетушка пеняла, что Лизавета совсем уж окаменела сердцем. А оно, оказывается, живое и...
- Боюсь, - Одовецкая оттеснила ее к стене и присела рядом с князем. Белая ручка коснулась шеи. - Я не могу ему помочь.
Нет?
Лизавете показалось, что она ослышалась. Разве возможно так? Она же целительница! Сильная! Древнего рода и вовсе... она вон в одиночку едва ль не сотню человек исцелила, а... тут один. И крови не видно! Не видно крови!
Лизавета вдруг обнаружила, что сидит на полу, а голова князя устроена на ее коленях. И что эта голова тяжелая невероятно, а лицо бледное, острое... и она гладит по лбу, по щекам, уговаривая вернуться.
- Что? У него височная кость проломлена... и я могу, конечно, накачать его силой, но... - Одовецкая словно оправдывалась.
- Так накачай! - буркнула Таровицкая, озираясь по сторонам. Она выглядела настороженной и, пожалуй, для того имелись причины. - И сделай что-нибудь... ты ж это... целительница.
- Без тебя знаю. Погоди, - это уже Лизавете. - Поверни его голову набок... я постараюсь, но... эти ранения почти всегда смертельны. Извини...
- Вот уж за что не люблю целителей, - Авдотья тянула шею, пытаясь разглядеть что-то во тьме, - так это за их привычку всех хоронить раньше времени.
- Я просто предпочитаю быть честной.
Пальцы ее тонкие касались белой кожи, и сквозь нее уходили капли силы, но легче не становилось. Нет, князь еще дышал...
- Проклятье, - Одовецкая добавила пару слов, заставивших Лизавету покраснеть. - Что? Сестра Епифания порой... гм, была невоздержана на язык. Но обладала весьма обширными познаниями в некоторых вещах и образной речью... шанс небольшой. Держи его крепко... хотя, погоди, поверни в сторону.
Черный кофр раскрылся и в руках Одовецкой появилась тонкая ужасающего вида игла. Она вошла в шею, и Лизавета зажмурилась.
- Зато теперь, если вдруг очнется, то не сможет пошевелиться... так, теперь держи на боку... вида крови не боишься?
- Не боюсь.
- Отлично... Снежка, сможешь посветить сюда, ничего не вижу.
Руки крылья распахнулись и сомкнулись над головой Одовецкой светящимся пологом. И теперь стало видно, что кожа князя не бела, а желтовата, и сам он дышит, но едва-едва, а на шее бьется, надувшись, темная жилка.
- Смотри... я срежу лоскут кожи... - тонкий ножичек в руках Одовецкой гляделся изящно, по-дамски. Он вспорол кожу, выпуская алые капельки крови, которые Одовецкая смахнула куском полотна и, задумавшись, велела. - Кто-нибудь должен помочь... кровь вытирать.
- Я могу, - предложила Лизавета.
- Нет. Его держи. И... говори... оно, конечно, считается, что это все не доказано, но... те, кого ждут, чаще возвращаются.
Говорить?
О чем? И... ее же будет слушать не только князь.
- Давай я, - Авдотья села рядом. - Мне случалось в госпитале помогать, хотя, честно, целитель из меня, что из коровы скакун.
- А перенести его нельзя? - тихо спросила Таровицкая, слегка ежась. - Здесь как-то... не так...
- Не уверена, что он выдержит...
- А если...
- И магию, - Одовецкая стиснула свой крохотный ножичек. - Я постараюсь быстро.
- На от, - Авдотья протянула второй револьвер, но взяла его не Таровицкая.
- Я тоже... умею... - прошелестел голосок Дарьи. - Извините... просто... мне там было... так страшно... и я пошла... за вами пошла... а потом вот... здесь... извините.
Ее полупрозрачная фигурка почти растворилась во тьме.
- Твою ж... - Таровицкая сплюнула, опуская револьвер. - Ты так больше не пугай, а то ж я едва... и успокойся уже, невидимка...
Дарья вздохнула.
А Лизавета заговорила. Она знала о чем... о Севере, где ночи порой белы, как дни, а дни серы и солнца не видать. Оно появляется изредка, окрашивая все в болезненно-желтые цвета, и местные морщатся, потому как привыкли к сумраку.
Она тоже привыкла.
И после, в городе, куда их перевели, долго не могла поверить, что солнце бывает каждый день. Она запирала ставни и зажигала свечу, пряталась, а матушка причитала, что так оно вовсе невозможно, что Лизавета на Севере одичала...
...там снега. Холодны и ледяны. Они появляются вдруг. Вот просто просыпаешься однажды, и видишь, что вокруг белым бело.
И белизна эта ослепляет.
Правда, когда слепота проходит, появляются краски... алые капли
