Радоваться должен, что вообще живой, что пуля вошла в глаз, да в голове и застряла, видать, у Стрежницкого и вправду мозг закостенел.
И вообще, сам виноват...
Это Стрежницкий понимал, как никто другой. Предупреждали же... и Михасик, и собственное чутье подсказывало, что неладно с этой дуэлью. И спалось дурно, опять яма привиделась, только на сей раз земли поверх набросали столько, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он и очнулся ото сна растерянным, уже понимающим, что день будет на редкость поганым. Правда, оказалось, что и близко не представлял, насколько на самом деле поганым.
Сволочь.
Нет, сперва все было обыкновенно.
Холодок.
Солнышко, поднявшееся до середины Часовой башни. Соперник, с видом независимым топтавший маргаритки. Стрежницкий оценил и шерстяной костюм англицкого кроя, и часы на цепочке...
- Опаздывать изволите, - молодой Боровецкий часами покачал и постучал ногтем по стеклу. - Признаете поражение?
Возникло почти непреодолимое желание согласиться. Но... пусть Стрежницкий и стремился избежать ненужной дуэли - хватит, настрелялся он на своем веку, нарубился, и тошно ныне от вида крови - но сделать это так... мигом полетят слухи.
Репутация будет порушена.
Образ...
Забыть можно про нынешний образ. При дворе простится все, кроме, разве что, трусости. Причем трусости исключительно вымышленной. Никто не вспомнит, что он в одиночку пробрался в осажденный Харовск, чтобы удавить градоправителя, объявившего себя главой Полномочного комитета. Или как с полусотней таких же сорвиголов охотился на Изюрском тракте, вырезая обозы бунтовщиков.
Не вспомнят ни про огненные поля под Куратом.
Ни про мертвецов на западной границе, куда и боевики соваться остерегались... нет, все забудут, вцепятся в эту проигранную дуэль... и главное же, видел Стрежницкий шальной дурковатый взгляд, так хорошо знакомый.
...не внял предупреждению.
Счел, что справится.
Был судья.
Секунданты.
Целитель, сонно позевывающий в стороночке и позванный, полагали, исключительно для порядку. Было предложение замириться...
- Если он меня в задницу поцелует, - ответил Боровецкий и засмеялся, а Стрежницкий уловил характерный запашок одной травки.
...стоило сказать.
...будь в секундантах кто другой, он бы и сказал, остановив тем самым дуэль. Но словно издеваясь, Боровецкий позвал Гладышевского, который Стрежницкого крепко недолюбливал. И пусть осмотр подтвердил бы правоту, но...
...что слухам до правоты?
Кольнула мыслишка: а не на это ли расчет? Мол, скажут, что побоялся? Подкупил целителя... или запугал... или еще чего сотворил, главное, что не вступил в бой, как сие положено...
...отмашка.
Беленький платочек кружится, словно лепестки ромашки... они летели тогда над водой и, казалось, вечность кружились, прежде чем коснуться темной зеленоватой глади. Воспоминание было настолько неуместным, что Стрежницкий зазевался, едва не пропустив удар.
Правда, опомнился быстро.
Нет, младший Боровецкий был неплох. И дуэлировал явно не впервые. И полагал, будто этого хватит... прежде-то хватало... скольких на тот свет отправил?
Судить Стрежницкий не пытался, поелику сам был далеко не свят. Но... не отпускало ощущение, что Боровецкий любит с противником позабавиться.
И Богдан поддался.
Изучал.
Выжидал... хотел только подрезать, успокоить на недельку-другую. На многих встречи с целителем весьма благостно действовали, разом и ясность разума возвращалась и любовь к жизни в душе расцветала с неодолимою силой, а заодно приходило понимание, что нет развлечения глупее дуэли.
И этого бы...
...когда все пошло не так?
Боровецкий ведь повелся, поверил, что удалось подрезать соперника. И наступать стал яростнее, злее, спеша воспользоваться преимуществом.
Он и понять не успел, когда и как попался.
Просто вдруг оказался на земле с рассеченною ногой. Рана была неглубокой, Стрежницкий все ж не хотел убивать дурака, однако выглядела жутко и боль причиняла изрядную. Это он по себе знал распрекрасно.
Шрам бы остался...
Взмахнул платком судья. Секунданты бросились со своих мест, и целитель отлип от старого дуба, потянулся. К раненому он не больно спешил...
Боровецкий выл, хватаясь за ногу.
Кровь лилась.
Крови было вообще много, и вид ее заставлял секундантов морщиться. А уж Боровецкий и вовсе ошалел... ему доводилось убивать других, но никогда-то он не думал, что и сам смертен.
- Успокойся, - Стрежницкий убрал саблю и присел. - Не смертельно...
- Ты... - и без того не больно красивое лицо Боровецкого исказила гримаса ярости. - Это ты виноват... все... все должно было быть иначе... все...
Эта мысль всецело им завладела.
Зрачки расширились.
Дыхание оборвалось.
А в следующее мгновение Боровецкий дернулся всем телом. Стрежницкий успел отшатнуться, но... последнее, что он помнил - грохот, от которого заложило уши.
...и яма.
...та самая яма в лесу. Вывернутая сосна, корни которой торчали из земли. Желтоватая шуба листвы. И гладкие скользкие стенки. Он летел в эту яму, кувыркаясь, и главное, что не было Михасика, готового прикрыть собой. Пули осиным роем спешили следом, и Стрежницкий знал - догонят.
Ему не жить.
Ему...
...после было возвращение. И мрачный Штриковский, которому выпало быть секундантом, а значит, докладывать начальству, как вышло так, что опытный агент попался в дурацкую по сути своей ловушку.
- Лежи, - буркнул он, неловко поправляя подушку. И взгляд отвел. - Боровецкий помер. Сердце стало... целитель пытался... сказал, что из-за травки... перебрал... урод...
Стрежницкий мысленно согласился.
Но говорить у него сил не было.
- В лицо пальнул... пистоль англицкий, для скрытого ношения... тебе повезло, пуля в глаз вошла, но слабая, - Штриковский вздохнул тяжко и произнес. - Пистоль у него в руке рванул... тебя того еще... осколками посекло чутка. Наш-то подлатал, но как оно срастется...
- Хватит болтать, - целитель оттеснил Штриковского. - Ему покой нужен, если, конечно, вы хотите, чтобы он в принципе восстановился...
...Штриковского выгнали.
А Стрежницкому ослабили путы обезболивающего заклятия и увеличили интенсивность регенерационного.
- Живучий ты, засранец, - с каким-то непонятным восторгом сказал целитель. - Прислать кого?
Стрежницкий прикрыл глаза.
Кого?
Не вовремя он Михасика отпустил. Тот бы понял, что делать... а тут... все болело. И боль была изматывающей, нудной, она то наплывала, то отступала, позволяя думать, только мысли путались. А потом возвращалась яма.
Скользкие края.
Влажная глинистая земля, мешаная с прелой листвой.
...им повезло не замерзнуть.
И глина залепила раны, не дала истечь кровью. Земля... он был еще молод, но все одно тянул силы, каким-то чудом разделяя их с Михасиком. И тот дышал... ему было страшно, как никогда в жизни, ни до, ни после той ямы. Казалось, что, если Михасик перестанет дышать, то и сам Стрежницкий умрет.
- Дурно выглядите, - сказал кто-то, вытаскивая из кошмара. И Стрежницкий скривился, а скривившись, вспомнил, почему делать этого не стоит. - Лежите уже... мне сказали, что вы почти померли...
Рыжая сидела у кровати.
Откуда она взялась?
В платьице своем сереньком с двумя рядами пуговичек, которые смотрелись почему-то не
