Бартольду полагалось бы уйти, но он остался, раз уж никто не видит. Благо, в гостиной имелось достаточно укромных мест. А десять тысяч... в неделю батюшка выдавал Бартольду рубль, естественно, если неделя эта проходила без приключений, и учителя докладывали о том, что учится Бартольд старательно и от занятий не отлынивает. Рубля хватало на... на многое.
А десять тысяч?
Это ведь... это сколько всего купить можно?
- На правильных жеребцов? На карточные долги?
- Дело чести... к сожалению, вам, торговцам, не понять...
- Нам... стало быть, все еще нам... что ж, дорогая, ты всецело права, нам, торговцам, не понятно подобное отношение к деньгам. И потому, будь добра, передай своим родственникам, что это был последний чек. Больше я не собираюсь тянуть еще и их. У нас, в конце концов, есть сын. Подумай о нем.
- Я думаю, - матушка произнесла это таким тоном, что у Бартольда похолодели руки. - Ты собираешься сделать из него очередного... торгаша...
- В торговле, дорогая, нет ничего дурного. Торговля дает те самые деньги, которые ты тратишь на меха и драгоценности, на обновление мебели, на перестройку дома...
Дальше разговор был скучен.
Зато на следующий день батюшка взял Бартольда с собой на прядильную фабрику. Потом была поездка на склады, с которых грузились маленькие речные пароходики, суконный заводик и почерневшие, пропахшие дымом дягтерные мастерские. Так уж вышло, что, втягиваясь в семейное дело, он постепенно все больше отдалялся от матушки. Впрочем, никогда-то Бартольд не был с нею близок.
- Она, конечно, изъявляла недовольство. Были и слезы, и скандалы, но при всей своей уравновешенности, отец имел удивительную черту. Однажды приняв решение, он держался его. Как-то после очередной ссоры матушка даже изволила отбыть из дома, верно, полагала, что муж примется умолять вернуться, но...
- Не умолял?
Кульжицкий шел по галерее неспешно. Он заложил руки за спину, и появилась в фигуре его некоторая несуразность.
- Нет. Она вернулась сама и на редкость недовольной. Как мне теперь кажется, в родном доме ей были не рады. Потом случилась смута... к сожалению, мой отец оказался не в том месте и не в то время... рабочие его фабрики пытались защитить, но...
- Сочувствую.
Кульжицкий дернул плечом.
- Я успел перевезти матушку. Дом наш сожгли, но в принципе отец был достаточно разумным человеком, он многое понял и успел перевести основные активы за границу. Мне было за что восстанавливать дело... и да, я не воевал. Я уехал. Возможно, вы сочтете это трусостью, но... я отвратительно управляюсь с оружием.
- Я знаю, что вы и без того многое сделали для победы. Солдаты у короны были. А вот оружия не хватало.
...и не только оружия.
Одежда.
Продовольствие.
Эликсиры и бинты. Амулеты, которые благодаря Кульжицкому поставлялись обозами. Он находил нужных людей и сводил их друг с другом. Он делал деньги, не без того, но никогда не зарывался, в отличие от многих других. И первым вернулся в разоренную страну восстанавливать былое имущество рода. А уж следом, убедившись, что бунт и вправду подавлен, потянулись другие.
- Что ж... я рад, что вы понимаете, - Кульжицкий сложил руки за спиной. - Однако... отстроить дом - это лишь малое из того, что мне пришлось сделать. Наши фабрики были разорены, два завода из пяти сгорело, а три оставшихся... проще было отстроить заново, чем восстановить. Все это требовало немалых вложений. Ссуды брать по понятным причинам я не хотел, а вот жениться женился. Моя супруга - очень хорошая женщина. Мне несказанно повезло с ней... она родила мне трех сыновей и Гдыславу.
Он вздохнул.
- К сожалению, я слишком много времени уделял делам, полагая, что Голуба справится сама. Не учел, что она, будучи характером тверда, все же не способна противостоять моей матушке. И если сыновей я сызмальства брал на дело, то дочь... матушка воспитала из нее собственное подобие. Вновь вспомнила про кровь. Про угасающий род. Пошли эти безумные разговоры, что Гдынечка достойна лучшего... я нашел ей мужа, хорошего человека. Не старого. Очень порядочного. Вдовца, да... но я узнал, как он относился к первой жене, а потому был спокоен, что мою дочь не обидят...
- И когда должна была состояться свадьба?
- В том и дело... стоило мне заикнуться, и матушка моя вместе с дочерью ударились в истерику. Не то, чтобы я собирался отступить, все же я в доме хозяин... но эти идиотки сбежали из дому, кинулись в ноги моему партнеру...
Кульжицкий сжал кулак.
- Выставили меня... эта их выходка едва не стоила мне нужного человека. С трудом удалось убедить его, что я не избиваю дочь...
- А вы...
- Помилуйте! И вы туда же... я бы в монастырь ее отправил на пару месяцев, а пока просто запер в поместье. Матушка вилась угрем, уговаривала... сказала, что Гдыся способна сделать куда более яркую партию... и признаюсь, устал от них обеих, если позволил себя уговорить. Они обе так рвались во дворец, что я... не устоял, да... подумал даже, чем бес не шутит? Авось и вправду пристрою дуреху... имя у нас есть, приданое положу. Хочется ей в княгини, так пускай...
- Только в княгини? - поинтересовался Димитрий.
И Кульжицкий остановился.
Замер.
Вздохнул.
- Моя матушка... пребывала в странной уверенности, что происхождение ее позволяет Гдысе претендовать на большее. Но это моя матушка. Я же прекрасно осознавал, сколь ничтожны ее притязания. И не думал, что бабьи разговоры способны... на что-то повлиять.
Способны или нет, это еще Димитрию предстоит выяснить.
- Поймите. Я не желал ссориться с нынешней властью. Более того, здесь еще помнят меня, ценят. Позволяют много больше, чем другим... нет, я не нарушаю закон, упаси Боже, но просто мое имя при дворе что-то да значит. А случись переворот, то мое положение сыграет против меня. Я помню, что случилось с моим отцом, и не желаю повторять его судьбу. И уж точно не хочу подобного для моих детей. А новый бунт... теперь они точно никого не пощадят.
Глава 24
Глава 24
Императрица-матушка запрокинула голову и вздохнула, когда прохладные руки Аннушки легли на виски.
- Не стоило вам выходить, - с упреком произнесла княгиня Керненская, берясь за гребень.
- Всю жизнь взаперти не просидишь.
Косы изрядно потяжелели, и расплетала их Аннушка споро. Падали на пол золотые пряди, шевелились, расползаясь, и было в этом зрелище нечто одновременно до крайности притягательное, и столь же отвратительное.
Впрочем, двери заперты.
Боярыням сказано,
