Улыбались.
Прикасались к платью... что-то такое советовали, то ли портных, то ли модисток... локоны в моде, но носить их... разве что по особому случаю... ювелир будет рад сделать гарнитур, хотя конечно, камни подобрать будет сложно...
...перчатки.
...туфельки.
...волосы в порядок привести, потому что милая простота хороша сейчас...
...конечно, возраст не скрыть, но если... императрица ценит необычные таланты, и послушайте доброго совета, не теряйтесь... просите... что? Какая-разница. Что-нибудь да просите, все просят. И если быть настойчивой и вовремя попадаться на глаза... а получить покровительство...
Лизавета сама не поняла, как вырвалась из толпы.
Она, кажется, забыла, что такое вежливость, а пару раз даже наступила кому-то на ногу, но сейчас ей простили... сейчас, когда императрица, окруженная придворными дамами, была здесь, наблюдая за происходящим с показным равнодушием, Лизавете готовы были простить многое. Вот только после за это прощение отыграются сполна и...
...и кажется, она знает, о чем написать новую статью.
...вот о той пухленькой баронессе, которая нарочито громко обсуждает прическу. И ведь стала так, чтобы девица, чью прическу, собственно, и обсуждали, слышала каждое слово. И вот о подружке ее, не стеснявшейся показывать пальцем на рассыпавшиеся букеты. О седовласом сонном с виду господине, не постеснявшемся поставить подножку более молодому сопернику. И дружках последнего, рассмеявшихся, когда приятель их растянулся у ног Одовецкой.
...паноптикум.
Эта мысль неожиданно успокоила. В конце концов, ей здесь не жить. К счастью. И Лизавета спрятав кулон в рукав, подняла вазу. Огляделась, пытаясь найти кого-то из прислуги.
- Вам помочь? - подошла отчего-то сама Анна Павловна.
- Да... если можно... их бы посадить, а то... живые ведь.
Каменные листья снежноягодника постукивали друг о друга, и звенели золотые колокольчики.
- Что ж... это неплохая мысль. Идемте...
...спорить Лизавета не посмела.
Глава 23
Глава 23
Барон Тарушкевич был кряжист, грузен и криворот. Он сидел, завалившись на левый бок, и руку прижимал к груди. И было во всей его позе, в выражении лица и взгляде такая странная беспомощность, что Димитрий испытывал непонятную самому неловкость.
- А я говорил ей... упреждал... просил... разве ж слушала... это все он, зараза этакая... - он говорил негромко, хотя все одно срывался на крик и тут же спохватывался. - Не уберег... он это... найдите, казните ирода...
- Вы про ее... приятеля?
- Какой он приятель... проходимец, - Тарушкевич тяжко вздохнул. - Я ж, как моя-то померла, так прям осиротел... и она... но я про себя больше думал. Что у Аленки... нянек семеро... мамки... девок сенных с дюжину... я ж ни в чем ей не отказывал. Охота романов? Со столицы выписывал коробами. Пускай читает... глупость, конечно, но ведь и она девка... не доглядел... у баб и так голова пустая, Аленка же ж... начиталась про всякие любови... это уж после мне доложили, что в романчиках этих похабщина одна. Куда цензура смотрит?!
- Посмотрит, - пообещал Димитрий. - Может, целителя кликнуть...
- Не поможет... жаба у меня... грудная... а она этого Микитку... в церкви встретила... он издали глядел... выглядел, сволочуга.
- Кто таков?
- Микитка Шелуднев... Шелудень... писарчуков сынок... не думайте, будь он человеком годным, я бы не поглядел, я ж понимаю, что с нелюбым жить - мучиться только. Потому и не искал Аленке никого, думал, поедем ко двору, там уж оглядится, выберет по вкусу... а кто ж знал, что этот поганец... сгинул, мне доложили, сразу за Аленкиным отъездом...
Он тяжко поднялся, потер грудь, саднящее сердце.
- Что мне моя Любушка скажет? Не уберег... и виноват, кругом виноват... сразу ехать надо было, а я все от землицы оторваться не мог... чудилось, уеду, так и вовсе порастеряю память... - он покачал тяжелой седою головой. - Микитка... мне когда доложили, что подле нашего сада он околачивается, я и велел своим людишкам разведать, что за человек. Даже обрадовался сперва. Думал, если порядочный, то и плевать, какое у него там звание... присмотрит за Аленкою... а остальному... денег у нас хватит и детям, и внукам, и правнукам... благо, деготь еще нужен, да и рухлядью торгуем с прибытком немалым... у меня лучшие говоруны на всем Севере... лис привадили... норок... песцов вот привезли, малое поголовье пока, но лет через десять...
Вздохнул.
Пожаловался:
- И кому теперь? Родственничков тьма... моих... только и ждут, когда... а Микитка этот - дрянь человечишко... письма он писал... ласковые... сам прослезился, читаючи, чего уж про Аленку говорить? Ее светом поманили, и полетела, глупенькая моя... умел бы, объяснил, только... аккурат в тот вечер, когда мне про Микитку этого доложились, она и сунулась со своей любовью. А я не сдержался... у меня норов вовсе дурноват изрядно, а тут уже... - он махнул рукой. - Показать бы ей... он про любовь писал, а сам с бабой одной сожительствовал. И главное, не то, что детишек ей сделал троих, да без браку, то на его совести всецело... колотил он ее, пару раз, сказывали, едва до смерти не забил. И не только ее... детишек тоже не щадил... вот...
Он вновь потер грудь.
- А черного кобеля добела не отмоешь. Где одна, там и другая... может, пока я живой, еще и поостережется, а мне уж недолго. И останется Аленка с этой вот нелюдью. Как скоро он ее в могилу сведет...
- Почему не объяснили?
- Так... не умею я... с бабами говорить... тогда наорал, а другим разом... девка ж она неразумная... любила его, подонка этакого, сумела бы оправдать. Небось, людишки мои, когда с той его сожительницей беседу вели, тоже спрашивали, отчего терпит... из любви... тьфу на такую от любовь.
Он плюнул смачно на узорчатый паркет и сапогом растер.
- Я-то сперва подумывал нанять кого, чтоб объяснили Микитке этому, куда лезть не надобно, только... поймите, я порядочный человек, смертоубийство - грех... намяли б ему бока раз, другой... помогло бы, я эту породу знаю, трусоватые... но когда б меня не стало, появился бы вновь. И тогда что? Нет... надо было Аленку пристроить, чтоб в руки надежные. А тут конкурса эта. Чем не повод? Я и подумал, отправлю, пущай оглядится. Что она видала, кроме нашенской глухомани? Глядишь, понравился бы кто... мы люди небедные, я б за Аленкою приданое положил... а этот шельмец, верно, почуял, что уходит... следом... и убил... убил...
Тарушкевич покачивался, повторяя это слово на разные лады, не способный поверить, что и вправду нет больше его Аленки.
- Найдите... - он замер и вновь грудь потер, пожаловался, - ноет, проклятущее... найдите и веревку... на площади, чтоб неповадно было...
- Найдем, - пообещал Димитрий,
